Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина
Шрифт:
Прежде всего необходимо сознательно овладеть своими Лунами. Для этого первую Луну очищают Огнем и Светом Сознания, насыщают Психической Энергией до тех пор, пока из нее не высвободится Огонь. Он устремится во вторую Луну, а после и в третью. Анахата воспламенится, из нее выйдет чакрам и займет весь объем Чаши. Огненные турбии потекут из Чаши в Тероидсфер Наития, который, как ты помнишь, — и приемная антенна, и излучатель, человек начнет воспринимать космический Огонь и пространственную Информацию.
…Не ослабляй внимания, сынок, следи дальше. Космический Огонь, соединяясь с Психической Энергией человека, еще сильнее воспламенит все чакрамы. Яд организма устремится в
“…Я дам тебе схему, сынок, — сказал Учитель на прощание, — порядок и последовательность работы с чакрами. Остальное приложится. Приступай к практике не откладывая. И знай, Высшими Силами очень поощряется самостоятельность ищущих. Удачи!”
7 сентября. Дима забежал проститься. Побросал свои нехитрые пожитки в рюкзачок — и на новое место. Куда? А и сам толком не знает. Хочется, ви-дишь ли, повыше в горы. Здесь кедра нет, а он знает местечко, где не ступала нога человека. До холодов построит избушку, набьет кедровых шишек, в этом году неплохой урожай, по-медвежьи наестся пихтовой смолы — глядишь и перезимует.
Так и ушел. В шортах и распашонке, вся грудь на виду, конечно же, босиком. Сдается, у Димы вообще нет никакой обуви. Ни летней, ни зимней. А скоро и шорты разлетятся в клочья, но он что-нибудь придумает. Из рубашки смастерит набедренную повязку и станет вылитым Маугли. Такому не страшны никакие социальные потрясения, даже наша родимая перестройка. Тайга-матушка и укроет, и накормит, и обогреет. И силы Даст, только бы употребить их во благо.
8 сентября. Дима, конечно же, и к Настеньке заглянул. С ней, как выяснилось, он был более откровенен. Оказывается, сколько ни крепился, но любопытство взяло верх: он побывал-таки в самолетике. Не в рейсовом пассажирском, нет, туда он больше ни-ни! А все в том же, научном. Самолетик этот опять повадился кружить над тайгой. А Диме день ото дня все более не терпелось повнимательнее изучить, что там у аэроплана внутри за аппаратура такая. Прямо спасу нет, запретный плод сладок.
И вот однажды махнул рукой на все запреты, сосредоточился и вместе со своим Сознанием перенесся внутрь летающей лаборатории.
Экипаж оказался иным, новым, теперь у приборов хозяйничал сравнительно молодой, с нахальными усиками “и сам какой-то из себя весь нахальный”. Дима на секунду всего пожаловал, да вот эти мерзкие усы придержали. Только молодой потянул ся к кнопке, Дима и ему: “Я те нажму! Только посмей, у меня своя кнопка!..” Того аж скрючило от страха, но, видать, настырный попался или вовсе тупой. Таких тупых ученых при социалистическом реализме развелось пруд пруди. Ну, Дима не выдержал, опередил. Приборы, а ими полный самолет нафарширован, зафыркали, зашипели, дым пошел. Дима задерживаться не стал, поскорее в свою избушку. Дальше Диме было неинтересно. И в урочище Дима не выдержал.
— Думаешь, и правда, все приборы того… вдребезги? — поинтересовался я.
— Кто знает, всякое может быть, — сказала Настенька. — Дима правильно сделал, что смотался
— А вдруг пришлют комиссию. Ну для расследования, ведь тот с усиками поднимет шум.
— Не страшно. Добро пожаловать, с нас спрос небольшой.
— Сойдем за туристов?
— Вот именно.
— Или за хиппи?
— Можно попробовать.
— А если не сойдем?
— Тогда нас прогонят. Но мы не очень-то испугаемся и построим избушку в другом месте, до зимы успеем.
Милая ты моя! Такую не запугаешь какими-то там комиссиями. Как это хороша у нее получилось: построим избушку. То есть одну на двоих. То есть… о великий русский язык! Произнесла одну вроде бы совсем обыденную фразу, а сколько в ней смысла!
P.S. Я человек в общем-то городской. В городе меня нашли, в одной из петербургских подворотен, в пеленках, в городе прошла жизнь и чуть было не оборвалась, подумать только, в нынешнем же году!
Как быстро течет время! Какие невероятные метаморфозы со мной! Волей Провидения я покинул каменный город, иначе бы теперь точно загнулся там, скорее всего от дистрофии. Я не приспособлен для выживания в каменных джунглях. Вот тайга — дело другое. Ко всем одинакова, матушка, не спиной к человеку, а лицом, лицом, с участием, с добротой, все остальное же от самого человека. Здесь ценится не изворотливость, продажность или желание объегорить ближнего, а природная смекалка, трудолюбие, открытость. Словом, мне очень полюбилась тайга, и я, если откровенно, очень редко вспоминаю ту каменную скученность и удушье, тот муравейник, который называется городом.
12 сентября. Вскопали огород, убрали урожай. Для начала неплохо. Ведер пятнадцать картошки, есть брюква, свекла, морковь. С десяток капустных кочанов пока на корню. Настенька говорит, пусть стоят до морозов. “Пока зайцы не оставят одни коче-рыжки”, — добавил я. Хорошо, что заблаговременно вырыл погреб, утеплил его, обложил сухим мхом. Теперь дары нашего огородика на месте.
Эти несколько дней, солнечных, теплых, мы работали с Настенькой рука об руку. У нее опыта побольше, она и командовала мной как хотела: где копать, что копать в первую очередь, как копать… А вообще с недавних пор мне нравится ей подчиняться. И сама она мне нравится. Да, очень. Настоящий друг — и в беде, и в радости. И вообще даже среди ребят у меня не было такого друга. Разве что Леня…
Иногда я думаю: а почему бы нам не объединиться, не жить вместе? Одной семьей. Конечно же, как брат и сестра. Ведь сказал же Учитель недавно: “Не встретились, а вас “встретили” для совместной работы”. А значит, и для совместной жизни, это само собой. Мне кажется, и Настенька бы не возражала… А вдруг против? А вдруг высмеет, да и вообще бросит меня тут одного? Да и как подступиться к столь щекотливой теме?
Вчера уложили картошку в погреб, сидим, греемся на вечернем солнышке. Совсем семейная пара после трудов праведных. И вдругНастенька говорит:
— Любопытно, Славик, почему ты один?
— Как то есть? Я всегда один.
— Всегда-всегда?
— С тех пор, как занимаюсь йогой.
— И давно ты ею занимаешься?
— Не очень. Семь лет.
— Да, число семь земное, священное. Но. что было до йоги?
— А до нее я был маленький, несмышленый.
— Я ведь серьезно, Славик.
— Ну если серьезно… Что тебе хочется узнать?
— Была у тебя любовь?
Ах, как хотелось сказать: “Милая! Да зачем мне любовь к кому-то, это же эгоизм. Я люблю всех, я люблю все живое, сердце мое принадлежит всем”. Но она спрашивала о прошлом, и потому я сказал, что любви у меня не было.