Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина
Шрифт:
В общем, поделился с Петром Алексеичем этими мыслями.
— Но почему ты? Именно твое лицо почему? — Этого я сказать не могу. Возможно, таким образом нас решили поссорить.
И Валентина Ивановна, и я — жертвы какой-то непонятной нам мистерии, скорее всего темной. Снова Валентина Ивановна всю ночь не спала, отбива-лась от дракона, и снова тот, слизывая с рыла огонь, подставлял меня, мое лицо, мою фигуру, по-мефистофельски захлестывающую на себе черный плащ.
1 сентября, день. Сбегал к Настеньке. Оказалось, Петр Алексеич уже побывал у нее,
Словом, посоветовавшись, мы с Настенькой решили так: пусть она проведет ночь с Валентиной Ивановной, может, чем и поможет. А там будет видно.
А в остальном обычный день… Как-то незаметно подступил сентябрь, близится осень, не только календарная. Сходил вниз по речке к заброшенному поселку. От него, в общем-то, одни холмы, ямы да заросли гигантской крапивы. Здесь вообще среди растений гигантомания, наверное, сказывается близость родоновых источников. Или близость Семипалатинска. Не знаю. Набрал, собственно, “надоил”, нашелушил небольшой мешок крапивного семени, многие не понимают, какая это ценность, кладовая витаминов. Напал также на семена тмина — и ими запасся впрок.
2 сентября. Ночью спал как обычно: с вечера очень крепко, без сновидений, ближе к полуночи — легкий транс. По-моему, Учитель знакомил меня с На-гуатмой, страной Мысли и Времени, но по возвращении из транса в памяти остались крохи. Ну а за полночь и до рассвета уже не сон, не бодрствование, так, качели, ныряние между тем и другим, излишество. Здесь в горах достаточно спать пять-шесть часов.
…Лежал утром в палатке и с тревогой думал: сейчас прибежит Петр Алексеич, изрыгая проклятия. Нет, Бог миловал. Но вставать по-прежнему не хотелось. Какое-то странное состояние: сон не принес свежести, утро не влило бодрости в тело, наоборот, все ныло, кололо, болели суставы рук и ног. Ну к болям в суставах я привык, это особые боли, о них достаточно сказано в Агни-йоге. Непривычна была утренняя усталость, слабость, неужели простыл?
Мои размышления прервала Настенька. Похлопала ладошкой по палатке: “Можно к тебе?” — “Да, конечно, входи, всегда рад”.
— Все дрыхнешь, — сказала она с улыбкой, присаживаясь у изголовья. — А я вот ни капельки не спала и, знаешь, не хочется, ни в одном глазу. — Есть новости? — В общем-то да. — Ну тогда рассказывай.
— Нет, сперва послушаю тебя, — она положила ладошку мне на лоб. — Как чувствуешь себя, братец?
— Мне кажется, я не совсем здоров. — Центры? Анахата беспокоит? Или что-то другое?
— Другое, что-то новенькое… У меня голова горячая? — Да, горит.
— Ну?
— Только круги пошли. — Надежно, думаешь?
— А кто знает… Я “вернулась” в избушку с поля сражения, надо было успокоить Валентину Ивановну. Остаток ночи, братец, мы провели спокойно.
Наступила пауза. Настенька снова положила ладошку мне на лоб. — Как себя чувствуешь сейчас? — Вообще-то не очень, — признался я. Мне действительно было очень скверно. Мое лицо… нападение… борьба. И с кем? С Настенькой? Купание в холодной воде и как следствие явная простуда… Все это не могло быть простым совпадением.
— Не огорчайся, братец, — сказала Настенька. — Ты только не падай духом, мы что-нибудь првдумаем.
— Хорошо, я постараюсь не огорчаться. Меня больше беспокоит Валентина Ивановна, как она?
— Она собралась, домой. Сегодня уходят.
— Скажи, Настенька, только честно, что ты сама думаешь обо всем этом? Не обвиняешь меня?
— Ну что ты! — воскликнула она почти весело. — Наоборот, я верю, ты не виноват. Тут какое-то недоразумение. Да, недоразумение, и мы сейчас постараемся его разрешить.
— Сейчас? Каким образом? — я попытался подняться.
— Лежи уж! — ее сильная рука опрокинула меня на постель. — Твое дело теперь — лежать. И ни о чём не думать. Если хочешь, воспользуйся случаем и медитируй. Постарайся добиться полной тишины ума. А я со своим Лучом слегка пройдусь по тебе, проведу расследование. Договорились?
Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я вытянул руки вдоль тела, расслабился. Растворил мысли, а после образы, появляющиеся передо мной, как на ленте кинематографа. Лежал себе как в вакууме, ни рук, ни ног, одно тихое, ясное сознание. Я старался изо всех сил помочь Настеньке и ее Лучу.
2 сентября (продолжение). Сколько продолжался сеанс, как Настенька работала, этого я не ведаю.
— Ну вот и все, братец! — раздался наконец ее голос. — Уф, позволь я немного передохну.
— Устала?
— Не то слово. Огромное напряжение, вот что. Я боялась ошибиться, — произнесла она. загадочно.
— Хочешь чаю? — спросил я. Глупо спросил, потому что чайник еще предстояло вскипятить, предстояло побеспокоиться о завтраке.
— Не только чаю! — воскликнула она весело. — Знаешь, братец, я проголодалась, как никогда в жизни!
Я быстренько приготовил костер, повесил на перекладину чайник. Вдвоем состряпали нехитрый завтрак. Судя по всему, Настенька действительно проголодалась не на шутку.
Из-за горы только-только показалось солнце. Все блестело вокрут от обильной росы: каждая травинка на земле, каждая зеленая хвоинка в голубом небе… Я не понял, когда произошел поворот, просто не заметил его. Куда подевалась усталость, слабость, эта противная тревога, предчувствие беды, болезни. Вставало солнце, каждая былинка, каждое малое существо на земле радовалось ему, и я в этом вселенском единстве не представлял исключения.
— Ну а теперь рассказывай! — попросил я. — Что ты, по правде говоря, со мной сделала? Я словно родился заново, готов обнять весь мир.
— И меня? — спросила она.
— Тебя в первую очередь!
— Тогда слушай, — она подсела ближе, подбросила веточку в костер. — Слушай меня, братец, внимательно. Я сейчас выпустила на свободу твою Сущность. Она, бедненькая, находилась в плену. А точнее, была завязана, блокирована.
— Кем блокирована?
— Темными, кем же! Наверное, твоими сроновцами.