Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
– Вы решили вырыть здесь могилу для всей армии? – спросил по-немецки Барклай.
Выдержанный, спокойный, он дрожал не столько от лихорадки, сколько от негодования.
– Почему вы так думаете? Эта позиция ничуть не хуже той, какую вы избрали в Царево-Займище, – ответил задетый за живое Беннигсен.
– Разве вы не видите, что вся позиция пересечена оврагами? Левый фланг отрезан от центра рекой Сетунь, – возражал Барклай.
– Я посмотрю. Я сейчас еду на левый фланг! – сказал надменно Беннигсен и, дотронувшись
Коляска Беннигсена умчалась, но не к левому флангу, а к Москве. И теперь, увидев на Поклонной горе Кутузова, Барклай с жаром заговорил:
– Ваше сиятельство, позиция, которую изволил выбрать генерал Беннигсен, не годится никуда. Это могила для армии!
Кутузов не глядя знал, что никакой позиции у самых стен Москвы быть не могло.
А Барклай нетерпеливо продолжал:
– Смотрите, пожалуйста!
И он вынул из-за обшлага мундира листок с набросанными карандашом кроками.
– Вот овраги и река. Центр разобщен от левого фланга. Позади – река. Мостов на реке восемь, но спуски к ним так круты, что уйти сможет только пехота!
– Да, вы правы, Михаил Богданович: это гибель, – ответил Кутузов.
Он стоял, в задумчивости глядя вдаль на дорогу, по которой в пыли двигались к Москве полки.
Генералы, окружавшие главнокомандующего, молчали.
– Карл, как ты думаешь? – спросил у Толя Кутузов.
– Я никогда не предложил бы такой позиции, ваше сиятельство!
– А как находите вы, Алексей Петрович? – посмотрел Кутузов на Ермолова.
– С первого взгляда трудно оценить местность, ваше сиятельство, если на ней надо располагать семьдесят тысяч человек. Русская армия не удержится на ней! – горячо ответил Ермолов, тряхнув своей львиной головой.
Кутузов взял Ермолова за руку, делая вид, что щупает пульс:
– А ты здоров ли, голубчик? Русская армия не удержится? Удержится! – Он сделал паузу и сказал: – Поезжайте-ка с Толем, еще раз хорошенько осмотрите! – И направился к скамейке, которую вестовой уже приготовил для него.
Но посидел Михаил Илларионович немного: он тотчас же поднялся и стал ходить по холму. Заметно было, что сегодня Кутузов волнуется больше, чем накануне Бородина.
Генералы и штаб-офицеры разговаривали вполголоса. Одни настаивали на том, что сражение надо дать во что бы то ни стало, другие указывали на полную непригодность позиции:
– В каком-нибудь ином месте вы бы даже не взглянули на этакую позицию!
– А что же, сдавать Первопрестольную без боя?
– Никому и в голову не пришло бы, что на этих оврагах можно дать бой!
– А нет ли средства как-либо улучшить ее? У нас ведь много артиллерии!
– Это позиция нам велика – мы на ней потеряемся. Не по Сеньке шапка!
Гремя бубенцами, к Поклонной горе подкатила щегольская тройка. Из коляски стремительно
Кутузов молча слушал его и кивал головой, – видимо, соглашался с доводами московского главнокомандующего. Потом, приложив руку к сердцу, что-то сказал сам. Ростопчин отскочил от Кутузова, вполне удовлетворенный беседой. Он присоединился к группе старших генералов – Багговуту, Коновницыну, Вистицкому, Мишо, стоявших поодаль с принцем Евгением Вюртембергским.
Ростопчин тотчас же завладел разговором, сел на своего любимого конька: стал хвастать «афишами», которые он выпускал для народа. Ростопчин всерьез считал себя писателем и весьма остроумным, оригинальным человеком.
Как всякий барин, знавший мужика только по лакейской, он был убежден, что, усвоив два-три просторечных слова, вполне постиг психологию и язык народа.
– Я вчера написал народу вот что. – И Ростопчин прочел на память две фразы, над которыми промучился целое утро:
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев, станем и мы из них дух искоренять и етих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, отделаем, доделаем и злодеев отделаем!»
– Что, право, недурно? Особенно вот это:
Я приедуназад к обеду… —словно скандируя стихи, сказал он:
И примемсяза дело,отделаем,доделаеми злодеев отделаем!Ростопчин смотрел на всех с победоносным видом: какой талант! какое острословие!
Он был глубоко убежден, что это очень доходчиво, очень ловко написано. Поразив всех своей новой «афишей», Ростопчин откланялся и побежал к тройке «доделывать».
– Когда я, будучи поручиком, служил в Днепровском пехотном полку, у нас командиром был Зуев. Он изложил в таких же стихах всю географию России. У него было: «Вот лежит город Псков, который славится множеством снетков. И древний город Смоленск, в нем улицы узки, но делают сахарные закуски»! – колыхаясь от смеха, сказал толстый Багговут.
Генералы улыбались.
Толь и Ермолов, поехавшие к левому флангу напрямки по полям и оврагам, вернулись с разведки очень быстро.
Их мнение было все то же: позиция с очень большими недостатками.