Суворов и Потемкин
Шрифт:
Вашего Сиятельства, Милостивый Государь мой
покорнейшим слугою
Князь Потемкин Таврический» [128] .
Второе письмо сопровождало алмазные знаки к кресту и звезде ордена Св. Андрея Первозванного, пожалованные Суворову за Фокшанскую Победу.
«Милостивый Государь! С чувством наирадостнейшим имею честь поздравить Ваше Сиятельство получением отличия заслугам Вашим принадлежащего. Остается только желать, чтоб было Ваше Сиятельство здоровы и наслаждались плодами подвигов Ваших, сею славою, которою имя Ваше учинилось уже безсмертным.
128
ГПБ С-Щ. Ф. 155. Т. 1. Л. 3—Зоб
Я
Вашего Сиятельства, Милостивый Государь
всепокорнейший слуга ваш
Князь Потемкин Таврический» [129] .
Это официальные письма. Но было и личное письмо — привилегия Суворова.
«Я с удовольствием сердечным препровождаю Вам, мой любезный друг, милости Монаршие. Вы, конечно, во всякое время равно бы приобрели славу и победы, но не всякий начальник с удовольствием, моему равным, сообщил бы Вам воздания. Скажи, Граф Александр Васильевич! что я добрый человек. Таким я буду всегда.
129
СП. С. 599.
Бендеры, когда Богу угодно, завтре будут наши. О! как трудно улаживать с тремя пашами и все трехбунчужными.
Прощай, Милостивый Государь, я во всю жизнь Ваш верный друг и слуга
Князь Потемкин Таврический [130] .
Р, S. Еще будет Вам и шпага богатая».
Суворов был потрясен. В ответах на официальные письма Потемкина он сдержанно и с большим достоинством благодарит его.
«Высочайшее при указе Ея Императорского Величества всемилостливейшее награждение меня орденом С[вято]го Великомученника и Победоносца Георгия Первого класса в ознаменование прежней службы и за победу на баталии Рымникской над верховным визирем совершенно одержанную я имел щастие получить.
130
Там же.
Рвение мое и усердие к службе Императорской пребудут по конец дней моих со мною. Остаюсь с глубочайшим моим почтением и преданностию
Светлейший Князь, Милостивый Государь
Вашей Светлости
нижайший слуга
Граф Александр Суворов Рымникский Ч. 8 ноября 1789 году. Берлад».
Второе письмо по поводу получения алмазных знаков к андреевскому ордену сходно с предыдущим. Но было, не могло не быть еще одно письмо — ответ Суворова на личное послание Потемкина. К сожалению, оно не сохранилось. Что мог сказать Суворов? Какими словами выразить свою признательность, если в порыве восторга он писал Василию Степановичу Попову: «Насилу вижу свет от източника радостных слез. Могу ли себе вообразить? Верить ли? Бедный, под сумою, ныне... Но в последнее, настоящее время! Долгий век Князю Григорию Александровичу!
Увенчай его Господь Бог лаврами, славою. Великой Екатерины верноподданные, да питаютца от тука Его милостей. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек! Щастье мое за него умереть!» (Письмо от 8 ноября). На другой день в письме тому же Попову (о пересылке денег ему самому и его племяннику князю Алексею Горчакову) снова прорывается волнующее Суворова чувство: «Не до денег! Один кусок лент Князь Григорья Александровича дороже всех моих деревень!»
Красноречиво письмо Суворова и к дочери: «Comtesse des deux Empires (Графиня двух империй (франц.). Иосиф пожаловал Суворову графское достоинство Священной Римской Империи, а Екатерина, по представлению Потемкина возвела Суворова в графы Российской Империи с почетным наименованием «Рымникский».) любезная Наташа-Суворочка! a cela (В этом [франц.]) ай да надобно тебе всегда благочестие, благонравье, добродетель. Скажи Софье Ивановне и сестрицам: у меня горячка в мозгу, да кто и выдержит. Слышала, сестрица душа моя, еще de ma Magnanime Mere (От моей Высочайшей Матери [франц.])
Конец 1789 г. был одним из самых счастливых в жизни Суворова. Он едет к Потемкину и 2 декабря спешит поделиться новой радостью с дочерью: «С полным удовольствием провел я несколько дней в Яссах и там был награжден одною из драгоценнейших шпаг». Получив из рук Потемкина шпагу с надписью «Победителю Визиря»— последнюю награду в длинном ряду отличий за Фокшанскую и Рымникскую победы, Суворов не забывает о своих соратниках: «Светлейший Князь, Милостивый Государь! Дерзаю приступить к позволенному мне Вашею Светлостию. Действительно боюсь, чтоб не раздражить... другой список так же не мал, но, Милостивый Государь! где меньше войска, там больше храбрых. Последуйте Вашему блистательному великодушию». (3 XII. 1789 г.) Представления были уважены.
Заканчивался 1789 год. Мир казался достижимым и близким. Русский посол Булгаков, более двух лет томившийся в Семибашенном замке в Константинополе, был выпущен на свободу. Везир Газы Хасан, согласившийся принять свой пост на условии прекращения войны, переписывался с Потемкиным о пунктах мирного договора. Но тут на сцене, как выразилась Российская императрица, появились «новые актеры».
Успехи русского оружия вызвали приступ ненависти в Берлине и в Лондоне. Прусская дипломатия развила бешеную активность: Порте был предложен оборонительный и наступательный союз. Швеции обещана Лифляндия с Ригой. Австрия должна была вернуть Польше полученную по первому разделу Галицию, а Турция — вознаградить Австрию из своих земель в Валахии и Молдавии. За это Россия должна была вернуть Турции Крым. Сама Пруссия за посредничество просила совсем немного — Данциг и Торн (Гданьск и Торунь) — последние польские города, обеспечивавшие этой стране балтийскую торговлю. Фридрих Вильгельм II не собирался при этом возвращать польские земли, захваченные по первому разделу. Наследник Великого Фридриха, мечтавшего об уничтожении славянского государства, сулил Польше русские земли до Смоленска и Киева, отрезая ее от Балтики.
Заодно с Пруссией действовала и Англия. Требуя от России и Австрии помириться с Портой без территориальных изменений, лондонский кабинет советовал полякам быть уступчивыми по отношению к Пруссии. В правящих кругах Польши победили сторонники пропрусской ориентации. Они отвергли предложенный Россией союзный договор и предпочли союз с Фридрихом Вильгельмом.
24 декабря 1789 г. Храповицкий записывает в дневнике слова императрицы: «Теперь мы в кризисе: или мир, или тройная война, то есть, с Пруссией».
Кампания 1790 г. Нижнедунайская операция. Измаил
Золотой офицерский крест за взятие Измаила
10 января в письме Потемкину Екатерина просит его «соединить к победам имя миротворца», поспешить с заключением мира с Портой, прямо называя срок нападения Пруссии (вкупе с поляками) на Россию — весна 1790 г.
Вот в какой обстановке приходилось действовать главнокомандующему русской армией, которого кабинетные критики обвиняют в нерешительности и неумении пользоваться победами. Надо было проявить огромное дипломатическое искусство и смелость. Как показывают дальнейшие события, Россия с честью вышла их трудного испытания: и Потемкин, и Екатерина показали себя достойными соперниками западноевропейских мастеров политических комбинаций. Любопытно отметить, что в отношении к прусскому королю («новоявленному диктатору Европы», как называла его императрица) Потемкин занимал более гибкую позицию, чем Екатерина, немка по рождению.