Свекровь дальнего действия
Шрифт:
Поэтесса распахнула глаза:
— Вы меня подозреваете?!
— Нет, отца Евы Ивановны. Кто он?
Дама помедлила с ответом.
— Не думаю, что он причастен. Больше полувека прошло. Теоретически отец у Евы, конечно, существует, но по факту он ни разу не возник в ее жизни.
— Не возник, потому что выгоды не было. А теперь, когда замаячила перспектива наследства… Скажите, он еще жив?
— Понятия не имею, — нахмурилась Евдокия Ивановна. — Людмила, тут такое дело… Не знаю, как вам рассказать… С отцом сложная ситуация…
— Я в курсе, что вас изнасиловали в селе. Вы
Женщина удивленно на меня посмотрела и произнесла:
— Вам много удалось узнать о моей жизни, даже мои дети не посвящены в такие подробности.
Я призналась, что мне рассказал Рудольф Сергеевич.
— Бедный Рудик, он такой чувствительный мальчик, представляю, как тяжело он пережил эту новость. Да, это правда, меня изнасиловали, когда я была еще школьницей. В селе праздновали свадьбу, несколько пьяных парней набросились на меня и затащили в кусты. Для той чистой, наивной девочки, какой я была, это был настоящий ад. После случившегося я хотела наложить на себя руки, меня остановила только мысль, что мама останется совсем одна. Зато с тех пор я твердо знаю: что нас не убивает, то делает сильнее.
— Этих негодяев наказали? — подал голос Клаус. — Их посадили в тюрьму?
Евдокия Ивановна покачала головой:
— Мы не обращались в милицию.
— Но почему?! — не на шутку разволновался немец. — Изнасилование — тяжелое преступление в любой стране, они должны ответить по закону!
— После изнасилования мама рассказала мне то, о чем я и сама догадывалась: я не такая, как другие дети в селе. Я замечала, что односельчане меня не любят, видела их косые взгляды, слышала злобное шипение мне вслед, но не могла понять почему. Теперь всё встало на свои места.
Повисла пауза, но ни я, ни Клаус не проронили ни слова. Мы ждали, когда поэтесса заговорит сама.
— Мой отец был немцем, — сказала Евдокия Ивановна. — Настоящим чистокровным фашистом, который пришел завоевать нашу страну. У половины моих сверстников отцы погибли на войне, у остальных вернулись инвалидами, кто без руки, кто без ноги. В селе не было дома, в который не пришла «похоронка». А мой отец был немцем.
— В военное время всякое случалось, — осторожно заметила я. — Нельзя обвинять женщину в том, в чем она не виновата. Как она могла сопротивляться под дулом автомата?
— Вы имеете в виду, что мою мать немец изнасиловал? О, нет, это произошло по обоюдному согласию. Я вам больше скажу — по любви!
Я открыла рот от изумления, а Евдокия Ивановна продолжала:
— Немцы стояли в нашем селе долго, около двух недель. За это время мама с отцом, молоденьким офицером, успели полюбить друг друга. Ей было восемнадцать, ему — двадцать. Конечно, они скрывали свои отношения и от немцев, и от русских. Но в селе трудно что-то утаить, вероятно, любопытные бабы их все-таки выследили. Отец, когда уходил из села, обещал приехать после войны и разыскать ее. Но не приехал. Очевидно, он погиб на войне.
А может, просто забыл, подумала я. Сколько у него было таких селянок по всей России?
— Или забыл, — словно прочитав мои мысли, добавила Евдокия Ивановна. — Сами знаете,
— А вы не пытались его отыскать? — спросила я.
Поэтесса покачала головой:
— Деточка, вы еще слишком молоды, чтобы помнить, что в Советском Союзе поиск родственников за границей приравнивался к измене Родине со всеми вытекающими последствиями, вплоть до расстрела.
— Его можно найти сейчас! — загорелась я энтузиазмом. — Интернет дает потрясающие возможности! Вы владеете каким-нибудь иностранным языком?
— Разговорным английским.
— Тогда Клаус переведет вашу историю на немецкий язык, правда? — Наткнувшись на скептический взгляд иностранца, я добавила: — Если, конечно, ваш отец еще жив, все-таки участник войны…
— К сожалению, об отце я знаю только, что его звали Фридрих. Мать сказала, что фамилию не помнит, но, думаю, она солгала — опасалась, что я стану его искать и тем самым навлеку на себя беду. Он оставил матери на память одну вещицу, когда я уезжала в Москву, мать отдала ее мне, и я ни дня с ней не расставалась.
Евдокия Ивановна сняла с шеи цепочку с овальным кулоном и показала нам.
— Обычно я ношу этот медальон под одеждой. Не знаю почему, наверное, чтобы был ближе к сердцу.
Клаус взял кулон и взвесил его в руке.
— Ого, тяжелый! Это золото и, похоже, высшей пробы.
— Так и есть, — кивнула поэтесса, — ювелир подтвердил. Как бы трудно мне в жизни ни приходилось, я его не продала, хотя вещь дорогая. Помнится, мне предлагали за него… если пересчитать на современные деньги… в общем, можно было три месяца каждый день в ресторанах обедать. Я была голодной студенткой, перебивавшейся с хлеба на воду, с ребенком на руках, но отказалась. Я так понимаю, это семейная реликвия, здесь изображен фамильный герб — лев с высунутым языком, держащий в лапе корону, — и вензель с инициалами — FvW. Первая буква, возможно, от имени Фридрих.
— Ваш отец был из дворян? — ахнула я. — Тогда вам будет проще его разыскать. Или хотя бы его потомков, ваших родственников. Надо выложить в Интернете фотографию кулона, люди, которые увлекаются геральдикой, подскажут, чей это герб. Можно послать запрос в дворянские общества, исторические музеи, частным коллекционерам…
— Ох, мне совсем некогда этим заниматься, — отмахнулась Евдокия Ивановна. — Да и зачем? Вряд ли отец еще жив. И даже если так, он не знает о моем существовании.
— Значит, для него будет приятный сюрприз! — оптимизм из меня так и пёр. — Клаус, ты поможешь с переводом на немецкий? Клаус?
Мужчина был так увлечен разглядыванием медальона, что не реагировал на окружающие звуки. Мне пришлось толкнуть его локтем в бок, только тогда он ответил:
— Конечно. Мы можем общаться по Скайпу. Евдокия Ивановна, вы знаете, что такое Скайп? Я оставлю свой логин, позвоните мне, буду рад помочь.
— Странный у нас получился разговор, — задумчиво проговорила Евдокия Ивановна, — начали с Евиного отца, а закончили моим… — Она встрепенулась: — Знаете, а Ева мне приснилась! Я очень переживала, как она там, на небесах, и очень хотела, чтобы она явилась мне во сне, но она не снилась. А сегодня вдруг приснилась!