Сверххищник

Машков Сергей Владимирович

– Не боевое ранение, - баском подбодрил его мужчина, - Распорол икру обо что-то острое, когда бежал, потерял много крови. Сейчас перевязку соорудим.

Мужчина действительно, задрал штанину у Макса, омыл ногу водой. Вместе они осмотрели рану на икре - царапина была длинной, но глубокой только в одном месте, словно на пику наскочил. "Когда я успел так распороть ногу?" И ведь даже не заметил, не почувствовал боли.

– Не знаю, надо ли зашивать?
– задумчиво сказал мужчина, - Будем надеяться, что нет. Всё равно у нас зашивать никто не умеет.

– Вы - апостолы?
– спросил Макс.

–

Нет, - мужчина рассмеялся, показав ряд крепких белых зубов, - Апостол - я здесь один. Так меня называют.

Он прижёг рану йодом и перебинтовал рану. Затем достал банку с тушёнкой, начал открывать ножом. Получалось у него здорово - пробил ножом, а другой рукой сильно провернул банку по кругу. Крышка отлетела на пол. Максим сглотнул слюну, его желудок свернулся в трубочку при виде еды. Мужчина, назвавшийся Апостолом, протянул ему банку.

– Вилок у нас нет. Так что ешь ложкой.

– Спасибо.

– Спасибо это хорошо. Значит, в тебе осталось человеческое чувство благодарности. Здесь под землёй тонкая плёнка цивилизации рвётся и многие превращаются в зверей. Как тебя зовут?

– Максим, - Макс ел как собака: быстро, не разжёвывая, да и тушёнка была объеденье - со слоем жира в два пальца толщиной.

– Вот и познакомились, Максим. А меня зовут отец Алексей, хотя многие кличут Апостолом. Ну да ладно. Ты крещёный?

– Ну да.

– А крест, почему не носишь?

Макс поджался, засунул в рот кусок тушёнки, начал жевать медленно. Апостол продолжал:

– Плохо, Максим. Не должен русский человек без креста ходить. Вот мы с тобой только познакомились, и я тебя даже похвалил - дескать, осталось у Максима человеческое чувство благодарности. Но ведь этого мало, чтобы считаться человеком. А как же другие чувства: любовь, вера? Со мной тут люди разные, и русские и не русские. Есть даже такие, кто и двух слов по-нашему не знал. Но все верующие. Все крещёные, а кто не был в вере, того я окрестил уже здесь. Только так мы спасёмся. Ты ешь Максим, ешь. Господь послал нам великое испытание, оказались в аду ещё при жизни. Но вместе, укрепившись духом, выберемся отсюда. Посмотрим ещё на солнышко.

Апостол достал из кармана крестик, протянул Максу. Тот взял его, рассмотрел на ладони. Крестик был обыкновенный, из самых дешёвых, без цепочки. Зачем-то перевернул, как визитку, рассмотрел с другой стороны.

– Как поешь, пойдём - познакомлю тебя со всеми. Раздобудем для твоего креста - нитку посуровей, чтобы мог носить, как положено. Ведь как в жизни бывает? Кажется мелочь, ерунда - крестик, что есть он, что нет. А мелкий грех до большого доводит. Убил ты, Макс, нашего товарища. Застрелил, не отказывайся. А он хороший человек был, между прочим, твой тёзка. Вот так-то.

Всё говорил и говорил отец Алексей, а Макс слушал, выскребая ложкой пустую банку. Вспомнилось, вот также дома, мать посадит есть. Подкладывает куски повкуснее, а сама начитывает, начитывает, как правильно жить. И договорится до того, что даже бутерброд с икрой встанет у Максима поперёк горла. Поругается с ней, права она или нет, и выскочит из дома. Но здесь - хрен выскочишь. И Апостол всё говорил, опутывал, тянул в какую-то непонятную сторону.

– Откуда у вас бинты и йод?

– Да всё отсюда же. Здесь много

чего есть. Но вот что странно: бывает, нет ничего, а потом появляется. Я сюда месяц назад попал и как сейчас помню: бойня на десятом уровне. От этажа одни ошмётки. Все товарищи мои полегли, один я выжил и то случайно. А сейчас на десятый этаж посмотри - новые светильники на потолке, консервы появились, оружие. Словно здание живое и восстанавливается.

В соседней комнате в это время зашумели, раздался грубоватый смех. Макс посмотрел на закрытую дверь, за ней должно быть сидели остальные апостолы. Немо рассказывал: их человек тридцать.

– Ты говоришь, все полегли, а эти люди, откуда же взялись: Демон и остальные?

– Да, так же как и ты - сверху. Я это подземелье подробно изучил. Каждую неделю кто-то попадает сюда. И каждую неделю на нас начинают охотиться. Наверх подняться нельзя. Чем выше, тем сильнее сопротивляется здание. Всякие ловушки самострельные, растяжки, отравляющие газы. Четвёртый, третий этаж - предел. А вот вниз, пожалуйста. Я тогда понял - нам противостоит организованная сила, и бороться с ней, можно только организовано. Начал я людей потихоньку собирать и приводить к порядку. Кого силой, кого добрым словом. Так что надежда есть, а главное - вера. Выберемся отсюда.

Макс в это время ощупал карманы: ни телефона, ни документов. Его ограбили, пока тащили сюда. Апостол посмотрел, как он себя ощупывает, усмехнулся.

– Ты радуйся, что живой остался. У братьев, знаешь, какая злоба на тебя была, за нашего брата, твоего тёзку? Хорошо тебя Демон поймал, он - товарищ спокойный. А то уже лежал бы в морге, дожидался пока за тобой падальщики придут.

– Когда же вы собираетесь выбираться отсюда?

– Да вот ты пришёл и сразу начнём выбираться, - было видно, что Апостол шутит, - Ты про бабу слышал?

Макс посмотрел внимательно в глаза Апостола. Ох и острые же были у него зрачки, впились в Макса до самого мозга, до самых сокровенных тайн. Макс понял, что врать бесполезно.

– Диана была со мной.

– А сейчас где?

– Погибла на седьмом уровне. Мы шли в белый сектор.

– Ребята мои как услыхали про бабу, так сразу все ошалели. Приказов не слушают. Полетели искать. Пятеро погибли. Самка им крышу сорвала, а самого главного они не сообразили.

– Что же главное?

– А то главное, - Апостол пододвинулся ближе, зашептал: - если требуют её вернуть живой, значит, она кому-то там наверху очень нужна. Тут можно и поторговаться. Понял? Всех не выпустят, а вот мы с тобой и с Дианой могли бы уйти.

– Погибла она. Можете сами посмотреть в белом секторе.

– Ну не хочешь, как хочешь. А всё же подумай. Пойдём с ребятами знакомиться.

Максу хотелось ещё полежать, но делать нечего - решали за него. Апостол помог ему подняться. На больную ногу было больно опереться, кое-как доковылял до двери. Тут Макса охватил страх, как бы рана опять не начала кровоточить - кровь-то своя, терять жалко. Прошли в соседнюю комнату. Она была больше и грязнее комнаты Апостола. Здесь сидело человек двенадцать грязных и заросших: курили, шлёпали картами, жевали харч. При появлении Апостола и Макса все затихли, уставились голодными глазами. Апостол, указывая на Макса, сказал: