Свет и Тень

ASTORIS

– Она это, она! – взревела толпа, – Полукровка саврянская! Прибить её! Зарезать! На части разорвать!

Стражник оглядел девушку.

Два дня назад, когда произошло побоище на рынке, была не его смена, и он спокойно сидел на речке с удочкой. Неизвестная путница, по описанию очень похожая на эту, ни с того ни с сего выхватила посреди рынка мечи и начала крошить всех и вся, без разбору. Подойти к ней никто не смог: клинки вертелись, словно мельница. За десяток щепок полегла уйма народу.

Наигравшись, кровожадная девица сдёрнула с груди одной знатной горожанки медальон с рубинами

и толкнула женщину так, что та пролетела до ближайшей стены и ударилась о нее затылком. В сознание дама не пришла до сих пор.

После всего убийца вскочила на свою зверюгу и пустилась наутек, по дороге покалечив ещё пару человек.

Пока стража добралась до места происшествия, злодейки давно простыл след.

– Подождите! – Рыска подняла вверх руку. – У меня есть тсарская грамота! Я здесь по поручению короны!

– Что, людей по её поручению убиваешь? – прорвался голос из толпы.

– Да не убивала я никого! Вот грамота, сообщите в столицу! Известите её величество! – сорвалась на крик Рыска и полезла в кошелёк.

Однако грамоты на месте не оказалось.

Зато вместо неё на пол из кошелька выпал золотой медальон с рубинами...

– А ну, быстро за мной, оружие сдать, руки за спину! – велел стражник и добавил тише, – Лучше пошли по-хорошему. Толпа тебя растерзает сейчас!

Рыска метнула взгляд в окно, на запруженную народом улицу, взглянула на дороги, насколько это возможно было в такой толпе... Ей ничего не оставалось, кроме как скинуть перевязи с ножнами, отдать их стражнику и безропотно позволить себя увести.

Вот теперь она, похоже, действительно везде опоздала.

*

С его отъезда из Чеговиц дождь не прекращался ни на щепку. Альк вымок до нитки, едва не загнал нетопыря, но остановиться так себе и не позволил, преодолев двухдневный перегон за сутки.

Что Дамира умерла, он почувствовал уже давно, и с горечью отметил, что ему практически всё равно. Не более чем чисто человеческая жалость слабо шевельнулась в его душе, тут же сменившись новым предчувствием, таким тяжёлым, что даже смерть маленького сына, которого он не то что не видел, а даже не знал о его скором появлении, отошла на второй план. Что толку рвать себе сердце, назад не повернёшь. А вот не явиться на похороны – это было бы бесчестьем с его стороны. Да и не в этом было дело, а в том самом предчувствии огромной беды. Похороны, безусловно, вещь ужасная. Но то, что должно было последовать за ними было ещё ужаснее, и это он осознал по дороге. Теперь нужно было торопиться в замок, и не только из-за похорон.

Он должен был повидаться с родными и понять, кому из них грозит смерть. А смерть в самом деле грозила, и, похоже даже не одному человеку, а как минимум двоим. Что к чему, он пока не понимал, нужно было быть ближе, и он торопился.

К вечеру следующего дня, вымокший, усталый, замёрзший Альк ступил, наконец, под родной кров. И сразу понял, что случится, когда и с кем.

Выслушав соболезнования от родных и посмотрев на покойных супругу и сына, уже умытых и уложенных в гробы, уточнив детали похорон и отдав слугам некоторые распоряжения, Альк поспешил отыскать своего старшего брата Эдгарда.

Надо сказать,

за прошедшие десять лет, с тех пор, как Альк вернулся домой живым и здоровым, братья почти не общались. Да и раньше, ещё до побега Алька из дома, они не были особенно близки, что и немудрено было при такой большой разнице в возрасте: Эдгард был на десять лет старше Алька, в детстве сильно задирал нос, не желая водиться с “мелким”, а потом и детство прошло. Эдгард женился и уехал в восточную часть страны. Альк на следующий же год сбежал из дома. Когда наступила взрослая жизнь, общаться оказалось незачем и не о чем.

И тем не менее, а может быть, как раз поэтому, Эдгард был единственным из семьи, кто не простил Альку его уход в Пристань.

Многие, впрочем, подозревали, что Эдгард в тайне завидует младшему брату: и дар у него, и родители его больше всех любят, и родовой замок тоже почему-то полагается Альку после смерти родителей (завещание отца Эдгард видел своими глазами). Альк всё это тоже знал, и ему это льстило. Однако вслух ничего подобного никогда не говорилось, никто ни с кем не ссорился, и теперь, чувствуя большую, несоизмеримую с такими мелочами жизни беду, Альк решил в кои веки раз наступить на горло своей гордыне, благо, повод был достойный.

Итак, Эдгарда Альк нашёл в кабинете отца: он беседовал с отцом, сидя у камина. Отец и брат поприветствовали Алька, тоже выразили соболезнования, и путник отметил: плевать они оба хотели и на Дамиру, и на ребёнка. Никому несчастная девушка здесь была не нужна, ни живая, ни мёртвая. И если ни мама, ни сестра никоим образом не выражали этого, стараясь быть милыми и дружелюбными, то отец невестку вообще не замечал. Хотя внучку полюбил. (Интересно, что бы он сказал, если бы узнал о ней правду?) Эдгард же попросту ни разу в глаза не видел жену брата.

Альк вдруг подумал: а что за жизнь была у его покойной жены? Она жила в огромном замке, где кроме дочки у неё не было ни одного родного человека, целыми днями умирала от безделья. Как будто в клетке золотой... И столько лет! Она была тихой и кроткой, никогда ни с кем не спорила и ничего не просила. Не предъявляла ему, своему мужу, никаких претензий и не ждала его ласки. Радовалась, когда приезжал и молча плакала, провожая. Она даже по имени его по началу назвать не могла – величала господином, пока он в довольно жесткой форме её не окоротил. Лишь однажды она очень настойчиво просила его поехать к её сестре, но это было продиктовано страхом предстоящих родов. Всё остальное время Альк её почти не слышал. В постель с ней он лёг всего несколько раз за почти семь лет так называемой совместной жизни...

От такой “жизни” повеситься можно, подумал Альк. И это он ей такое устроил! Именно за это Хольга и покарала – не дала детей.

Он горько усмехнулся. Богиня покарала его, а плохо снова было Дамире. Конечно, она всегда могла уйти, но ведь Альк прекрасно знал, что она этого не сделает, а выгнать было стыдно.

И теперь было стыдно. Но эти угрызения совести обещали остаться уже до конца жизни.

– Выпьешь? – спросил Алька отец, беря со стола бутылку.

– Благодарю, не надо, мало ли, что ты нальёшь? Мне сейчас не до сна, – как обычно, съязвил Альк.