Свет и Тень
Шрифт:
Когда путник засиделся в своем кабинете за полночь, за ним пришла жена, благо, жилище Главы Пристани в Чеговицах располагалось в том же здании с другой стороны.
– Я тебя заждалась, – с укоризной бросила сухопарая, рано постаревшая саврянка. Вообще-то она была привычна к задержкам мужа. Раньше он и подавно редко бывал дома, всё больше по трактам разъезжал, но в последние семь лет осел, приняв управление Пристанью. Но сегодня женщине не спалось.
– Тут... беда приключилась, – признался муж, указывая на девушку, спящую в обнимку с мечами, –
Жена путника принюхалась.
– Так она ж пьяная! – склонив голову на бок, заметила она.
– Так я и напоил, – не стал отпираться путник. А потом рассказал жене вкратце всё, что видел и понял.
– Почему ж ко мне не привел? – выслушав, спросила жена, – Я б хоть уложила нормально...
– Ей сейчас всё равно, где спать, – махнул рукой мужчина, – Слезами умывалась, сердешная. Её бы воля – поехала с ним, не раздумывая, да вишь ты, служба. Служба... – он помолчал, вспомнив горестный момент из своей жизни. – Она плачет, никак не успокоится, а он тоже стоит, лица на нём нет. И туда надо – дитё с женой помирают, и тут не бросишь. Сам чуть не плачет... А потом мечи ей отдал и уехал. Знаешь, кто он?
– Кто же?
– Посольский сын. А она из весчан, ещё и из Ринтара. Небось родители его им пожениться не дали, вот и мечутся теперь, бедолаги, – он снова помолчал, борясь с комом в горле. – И чего к детям лезть? Сами разберутся... – и всё же пустил слезу, хотя и сразу её отер.
– Уж и не юная, – вздохнула женщина.
– Где ж тут юность, раз уже путница? Лет тридцать, почитай... Пошли уж, пусть спит. Утро вечера мудренее, – Глава Пристани поправил на девушке покрывало, подул на свечу и вышел вслед за женой.
*
Рыске снился сон.
Она – и вроде не она входила в покои ее величества. Она – и вроде не она, как всегда, при оружии и с длинными чёрными косами открыла дверь в комнату для совещаний, ту самую, у лестницы, вошла, поприветствовала тсарицу. Косы привычно хлестали по спине при каждом шаге.
Исенара встала ей навстречу – и тут стало темно.
...А когда лампы снова загорелись, её величество, вся окровавленная, лежала на полу возле кресла. Алые капли расплескались по светло-бежевому ковру...
– Ваше величество, нет!!! – закричала она – теперь уже точно она.
А потом вбежали стражники, заломили за спину руки и потащили вниз по лестнице.
– Это не я! Не я! – слышала Рыска свой голос.
Но её никто больше не слышал...
...А потом открыла глаза.
Было так темно, что Рыска не сразу и поняла, где находится. Руки онемели, сжавшись на чём-то длинном и холодном. Пошевелилась и упала с узкого топчана, неплохо приложившись об пол боком, бедром и виском. Была бы трезвая, поранилась бы. Одновременно с падением, раздался жуткий звон.
Рыска с трудом поднялась, потирая ушибленное и шипя от боли. Зато сразу вспомнила, где она.
Мир был настолько нереальным
В кармане обнаружилось огниво, на столе нашлась и свечка. Путница высекла искру, затем осветила комнату. На глаза попался старый гобелен, пыльный и рваный, зато изображающий лесное озеро и пару лебедей с птенцами.
– Эх, лебеди, птицы белокрылые... – прошептала она сама себе.
Все вспомнилось...
Рыска, шатаясь, подошла к мечам, бережно подняла их, словно это были не мечи, а её родные дети, уложила их на топчан и уселась рядом.
Чем дольше разлука, тем радостнее встреча, но тем тяжелее будет новое расставание.
Кто это сказал? Кто-то из великих.
И оказался прав, потому что теперь ей было намного хуже, чем раньше, до этой встречи.
КАК ЖЕ БОЛЬНО!!!
Как будто все нутро выдрали. Ничего не осталось... Пустая жизнь, ненужная.
И не носить бы ещё дар (и кто его даром только назвал?), не иметь понятия о завтрашних злоключениях – так нет же, всё известно наперед... И чем дальше, тем точнее. Кажется, можно что-то изменить, но либо выбор не велик, либо приходишь другим путём к тому же самому разбитому корыту.
С годами напрашивался вывод: а стоит ли вообще что-то менять? Может быть, жизнь и даётся только для страдания?
Но как же подло – после таких дней, после таких слов снова остаться одной! И как оказалось, если прощаешься по-доброму, то это ещё больнее, чем расставание со скандалом. Слёз, во всяком случае, проливается ещё больше, ведь плакать о том, кто струсил – недостойно, о том, кто бросил – стыдно и глупо, а о том, кто уехал к умирающим родным и поклялся вернуться?.. В самый раз, но ещё горше.
Слёзы снова потекли по щекам, словно вопреки воле хозяйки.
Поднявшись, Рыска вышла на улицу, решив немного пройтись по двору. Может быть, на свежем воздухе станет хоть немного легче, хотя бы алкоголь слегка отпустит?
...Судя по положению луны, время близилось к рассвету, но, видимо, неплохо вчера приложилась к стакану, раз до сих пор так плохо.
Прошлась по двору, присела на скамейку, взглянула на небо. Всё та же луна, что светила им двоим в Зайцеграде, стояла над городом, но от неё осталась половинка. И на неё хотелось выть...
Стоило лишь представить Алька, как в виски стрельнула боль, да такая сильная, что она чуть было со скамейки не упала, но справилась, отдышалась. Вроде прошло... Это временно, подумала Рыска. Это из-за похмелья. Завтра всё пройдет...
Она поднялась, прошлась по двору. Дождь давно закончился, но ночь была холодная. Холодно вообще в ней, в этой Саврии... И как они тут живут? А замок Хаскилей ещё и севернее, полтора-два дня пути отсюда.
...А потом даже представлять не понадобилось – само пришло: благообразный старик-саврянин в белых одеждах развел руками и отошел от постели больной. Светловолосая девушка лежала, раскинув руки с закрытыми глазами, а на лице её застыл покой...