Светлые аллеи (сборник)
Шрифт:
А в самом конце стояло совсем коротенькое объявление, которое ударило меня прямо в сердце своей безыскусностью и величием. Я даже прочитал его в слух, чтобы другие тоже оценили. Эту сдержанную силу.
— Слушайте! «Мужчина познакомится с женщиной для встреч на её территории. Немного о себе: 30 лет, 25 см.»
— Двадцать пять чего? — не расслышал Зиновий Саныч.
— Сантиметров двадцать пять, — мрачно сказал Петя.
Наступила пауза. Каждый наверно подумал, как бы выглядело
— И он считает, что это «немного»? — удивился Зиновий Саныч.
— Да нет, тут написано «немного о себе». Немного типа о себе, — сказал я, складывая газетку.
— Да, цифра оскорбительная, — заметил Зиновий Саныч.
— А я считаю, что это неправильно, — сказал Бушуев и как всегда выдал на гора очередную глупость, — Тут главное не длина, а состояние души.
— Заткнись, а? — попросил Петя — И без тебя тошно.
— Может опечатка? — предположил я, хотя знал что, это не так.
— А чё, — сказал Бушуев, — ещё и больше бывают. Вот, говорят у Петра I был… Говорят, даже горбатых лечил.
Петя внимательно посмотрел на Бушуева, хотел что-то сказать, но только махнул рукой.
— А чего ты расстраиваешься? Ты же не виноват! — сказал Бушуев.
— Ты это о чём? — начал нехорошо бледнеть Петя.
— Здрасьте! Нуты же сам мне рассказывал… — растерялся Бушуев.
— Заткнись, гад! — сдерживаясь из последних сил, сказал Петя.
— Да хорош вам… — поморщился Зиновий Саныч — Пойдёмте лучше покурим.
— Ты же бросаешь?! — удивился я.
— Ага, бросишь тут, — недовольно сказал Зиновий Саныч, и они втроём ушли в курилку.
— «Да, — зло подумал я, — Зиновий Саныч — светлая голова, кандидат наук. Бушуев философские стихи пишет, печатался в стенгазете. Петя в одиночку уже трёх медведей на овсах взял. А тут у человека 25 сантиметров и они перед ним полное дерьмо. А этот человек может быть абсолютный ноль и ничтожество, но докажи это женщинам. И будь ты трижды Эйнштейном или Эйзенштейном… Дикая несправедливость». И я вдруг решил позвонить этому фрукту. Послушать его голос.
Четыре раза было занято, потом соединили.
— Да, — затравленно сказал мужской голос на том конце.
— Я по объявлению. Насчёт знакомства. Хочу уточнить некоторые цифры, — сказал я.
— Уже и мужики звонят! — с горьким восторгом сказал голос и заверещал — Нет его! И больше не звоните сюда. В больнице он!
— Извините ради бога, а что с ним? — говорил я певуче, как по моему мнению должны говорить «голубые».
— В психбольнице! Его каждую весну «прокалывают», — ответили мне и дали отбой.
Я поцеловал телефонную трубку и рассмеялся. Мир снова заиграл и заискрился, и я передумал вечером брать с горя бутылку. Возьму, решил я, с радости.
И,
Развели у дороги костёр…
Мы с ней случайно познакомились на набережной. Дул приятный тонизирующий ветерок. Играли в догонялки зелёные волны. И мы гуляли туда-сюда. Она меня расспрашивала, видимо заинтересовалась. Я отвечал ей правду, потому что она была как всегда некрасива. Впрочем они обе были некрасивы: и правда и девушка. Но девушка меньше. Внешность ей приходилось компенсировать богатым духовным миром.
— А ты любишь читать? — спросила она.
Я замялся и ответил неопределённо:
— Да как сказать… Скажем так, умею.
Она погрустнела, но продолжала надеяться:
— А музыка?
— Что музыка?
— Тоже умеешь?
— На бубне, — сказал я, — И немного пою.
— Поёшь? — обрадовалась она — Из опер?
— Нет, — сказал я, — из фольклора. Частушки. Типа «жили мы на хуторе, все списки перепутали…»
Я вдруг испугался, что она попросит спеть, и предупредил:
— Сейчас я правда не в форме.
— А что такое? — обеспокоилась она.
— Трезвый, — объяснил я.
— A-а. А живопись любишь?
— Нет, живопись нет, — сразу сказал я, — Карикатуру ещё понимаю, плакаты там, а живопись уже никак. Чем больше похоже на фотографию, тем для меня живопись лучше.
— Это неправильно, — сказала она.
— Я знаю, — сказал я.
— А откуда у тебя этот шрам на лбу? — спросила она — Аппендицит?
— Нет, это после спецназа — ответил я.
— Ты в спецназе служил? — зауважала она — Группа «Альфа»?
— Нет, спецназ меня однажды забирал.
— Давай где-нибудь присядем, — сказала она — Что-то у меня голова закружилась.
Мы сели на лавочку. Я закурил.
— Ты что же и в тюрьме сидел? — опасливо спросила она.
— Сидел, но это в другой раз, — признался я — И совсем немного. Месяца два.
— А потом?
— А потом сбежал, — легко ответил я.
Она отодвинулась и вытерла носик.
— А сидел за что?
— За побег, сказал я.
— Я что-то не понимаю, — она потрогала лоб.
— А что тут понимать? — сказал я — Дезертировал из части и посадили.
— Дедовщина?
— Да нет, просто надоела несвобода. И чтобы других не убивать. Помолчали.
— А у тебя хобби есть?
Я подумал и сказал:
— Ты знаешь, наверно, есть. Люблю ничего не делать.
— И даже марки…?
— Что марки?
— Даже марки не собирал?
— Одно время я собирал пустые бутылки. Правда, недолго. А марки нет. Как-то не получилось с марками.