Светлые аллеи (сборник)
Шрифт:
Тут перекур. Гости условно разделяются на три нестройные кучки: со стороны невесты, со стороны жениха и группа с огнеупорными лицами со стороны неизвестно кого. Потом обнаруживаются общие знакомые и кучки постепенно перемешиваются. Симпатия между другом и подругой нарастает, это видно невооружённым взглядом. Уже слышны шутливые намёки: вот, мол, ещё одна хорошая пара, вот и ещё будет свадьба. Друг делает вид, что у него угадали самое сокровенное желание, и принимает личину целомудренной стыдливости. Подруга краснеет чистосердечно. «А что, чем не жених» — весело думает она. Хотя в первый день ей пить нельзя, она при заботливом содействии друга хлопнула четыре рюмки, и эти мысли ей простительны. У друга планы иные, нехорошие планы: «Накачать её и к Пашке. Гадом буду, если не трахну».
Тут на крыльце
Наступает самый щекотливый и меркантильный на свадьбе момент. Тамада голосом Левитана, болеющего насморком, опять говорит: «Дорогие гости и сватья!» — и призывает присутствующих поддержать молодых деньгами. Он глубоко заинтересован — ему ещё не заплатили. Рядом с тамадой материализуется краснощёкая Матрёна с подносом и подбадривающее смотрит на гостей. Многие стыдливо дарят в конвертиках без обратного адреса, но тамада своё дело знает туго — конвертики он вскрывает и безжалостно называет сумму. Некоторым приходится краснеть. Процедура затягивается, потому что малое количество денег стараются компенсировать большим количеством слов.
Потом приходит черёд танцев и начинается борьба. Борьба между гармошкой тамады, к которой тяготеет старшее поколение, и магнитофон дискжокея Гарика. Гарик — очень сутулый и по-юношески румяный блондин в замшевом пиджачке с оторванными пуговицами, смотрит на тамаду исключительно исподлобья. В кармане у него вилка, и он чувствует себя, как Фани Каплан на заводе Михельсона. Но тамада не снимает гармошку с плеч, даже когда уходит в туалет, и проткнуть её вилкой нет никакой возможности.
В танцах наблюдается полное смещение стилей. Кто-то танцует лезгинку, кто-то пляшет балет, кто-то предпочитает раскачиваться на стуле. Пыль стоит столбом. Все шатаются и смеются от пьяного счастья. Самый трезвый тамада — он опытной рукой ведёт свадьбу к её безобразному апогею. И вообще ему не нравятся свадьбы без драк. Несолидно как-то.
Через два часа свадьба наконец начинает сбавлять обороты. Молодых в это время увозят, старых уводят, Гарика уносят. На некоторых тарелках вместо закуски лежат головы гостей. Остаются только ближайшие родственники. Они, обливаясь потом, поют «Эх мороз — мороз». Поют так, что в дверях дребезжит засов, а в коридоре начинает искрить выключатель. Всё мирно и без поножовщины. Слегка разочарованный тамада сидит в углу и налегает на водку, а то его уже мутит от минералки.
А друг, поддерживая ослабевшую подругу, ведёт её среди городских огней к Паше, чтобы разделить с ней свой холостяцкий ночной досуг. Бедняга, он не знает, что это ещё та штучка, и что с ней он проваландается до самого утра с нулевым результатом.
Синий чулок
Лица у всех разные. Особенно у меня. В общем кому как повезёт или как не повезёт. Лотерея на генно-хромосомном уровне, которая определяет всю жизнь. У мужчин это не так откровенно и выпукло. Пониженную внешность можно сбалансировать повышенным умом или энергичностью. Существуют ещё деньги, которыми можно компенсировать если не всё, то многое. Одним словом есть лазейки и обходные пути через огороды.
Но у женщин, у этих божьих созданий дьявола внешность действительно определяет судьбу. Если женщина не вышла лицом, то увы, не выйдет и замуж. Или она будет нарасхват, все перед ней будут плясать кобелём, от мужчин широко попрёт халява и она этим будет пылко пользоваться. Или придётся делать маскировочный вид, что ты — синий чулок, что тебе больно-то и не нужны все эти грязные мужские рацпредложения.
Познакомился я однажды с таким синеньким скромным чулочком. Что сказать, чулок как чулок. Страшненькая, кургузая, лицо, будто блохи покусали, ножки кривые, как сабельки и глаза с дурцой. Ну и конечно имидж недотроги. И ещё обидчивая до ужаса. В этой жизни она ничего не умела, только обижаться, что мол все её не так любят, все под неё интригуют и хотят унизит, вытерев об неё ноги. Хотя и среди красивых и востребованных женщин лентяек и неумех хватает. Я вообще заметил, что если ноги у женщины
Но сами понимаете, сердце — не камень, когда член наоборот, вот я и привёл её вечерком к себе. «Ничего, — самонадеянно думал я — бог увидит, каких каракатиц я трахаю, смилостивится, может даже по — стариковски всплакнёт и даст мне красивую жену». В общем, я тоже надеялся. Конечно, ничего бог мне не дал, все это были сельские фантазии.
Ну а дальше всё шло по старой схеме, выкованной в веках. Непрерывно тостируя, я быстренько влил в неё бутыль болгарского вина, чтобы она не гримасничала и сильно не кобенилась своим целомудрием. И ровно в 2200, поставив лёгонькую иностранную музыку (Кстати под идеологически выдержанную музыку советских композиторов, той же Пахмутовой, женщины соблазняются не так охотно, а под класичесскую отказываются соблазняться вообще. Не знаю, чем это объяснится пригласил Надюшу на танец и приступил к делу. Руки действовали автоматически и через минуту синий чулок затрещал по всем швам и из него попёрло такое! Надюша начала визгливо хохотать, как полоумная, и пускать счастливые пузыри. И выражение лица у неё стало мечтательно-идиотское. То есть идиотское выражение у Надюши было всегда, а тут ещё добавилась какая-то мечтательность. Такие лица обычно бывают у местных дурачков, которые ходят по улицам в обносках и показывают воробьям фигушки.
«Клиент созрел и просится на травку» — почувствовал я и, частично раздев, перетащил её на койку. Может я сильно задел её головой об косяк, не знаю… Но и на койке она крутилась, как волчок, а в движущуюся цель членом очень трудно попасть. Наконец, вспомнив свой охотничий опыт, я выбрал верное упреждение и пригвоздил её к кровати. Но лучше бы я этого не делал… Видимо ей сильно вставило и она проявила себя во всём объеме. И этот объём мне запомнился надолго. Мало того, что Надюша всего меня перекусала и перецарапала, она ещё вывихнула мне два пальца (один указательный, другой на ноге) а потом своими страстными руками чуть насмерть не придушила моего «гуся». Я всё про член. После членовредительства она с легкостью необыкновенной разорвала на тряпки мою последнюю майку, а также железный браслет часов. А его и плоскогубцами хрен разогнёшь! Смеяться она уже перестала и начала просто ржать, как хорошая лошадь. Иго-го да и-го-го. И всё это с лучезарной идиотской улыбкой. Дальше мой слог бессилен. Помню она обняла меня за горло так, что я начал как-то слабеть. И во мне наконец сработал инстинкт самосохранения своего инстинкта размножения — я оторвал от себя её судорожные пальцы и, решительно перевернув, пристроился сзади.
Стало полегче — достать она меня уже не могла и только щелкала зубами. О, если бы только щёлкала! Не прерывая щёлканья и конского ржания, она нешуточно билась головой о стену, прогрызла хозяйскую подушку и принялась за электрический провод, который вёл к ночнику — я еле успел выдернуть его из розетки. Как нас не поубивало током, просто не понимаю.
Когда всё закончилось, я закурил и огляделся. Вокруг, создавая новогоднее настроение, медленно летал куриный пух из подушки, проводок она своими крокодильими зубами отгрызла начисто, начинали кровоточить царапины и укусы, а рядом в корчах и слезах лежала она и требовала «продолжения банкета».
Такая вот состоялась встреча «синего чулка» с «дырявым носком». Дырявый носок — это я.
И ещё меня бесила её милая привычка в технических перерывах целовать моего «гуся» и приговаривать «ух ты мой маленький!». Против поцелуев я, пожалуй, ничего и всецело «за», но эти слова выглядели как-то двусмысленно. И даже оскорбительно. И хотя я понимал, что она так говорит в другом смысле и даже вовсе без смысла, мне это было неприятно.
Я ещё ночи четыре возделывал её бешенное лоно своим оралом, а потом испугался, как бы оно не начало плодоносить, и слинял. С тех пор я люблю женщин с тихими культурными оргазмами, без этого экстрима и разрушений.