Светоч русской земли
Шрифт:
Варфоломей повернул голову, наставив ухо. Что-то в голосе Стефана было заставившее отложить давешнюю размолвку и прислушаться.
– Я там ни разу не был!
– сказал Стефан, глядя на звёзды, роящиеся над головой.
– Это от Радонежа - вёрст пятнадцать, и от Хотькова тоже. Гора называется Маковец. Святая сила тамо али бесовская - не понять!
– Бесовскую силу, - сказал Варфоломей, - отгоняют силой креста. Ето не страшно... Глянуть нать!
Варфоломей лежал и думал. Развившийся у него позднее дар Предвидения толкнул его в сердце, заставив по-новому воспринять и слова Стефана, и название
– Ты спишь?
– спросил он.
– Засыпаю!
– отозвался брат.
– Чего тебе?
– Завтра двинем туда!
– Спи!
– отозвался Стефан.
На лицо опускался холод, покалывая щёки. "А комар налетит?!" - подумал Варфоломей. Ноги мёрзли, а сбоку припекало: не затлел ли зипун? Он вскинул руку, потрогав ткань. Нет, всё было исправно. Костёр гас и тлел, кусты и ельник заволакивало туманом. Утрело. Он наконец-то провалился в сон.
...Они пробирались до названного места, расспрашивая встречных смолокуров, дня четыре. Ошибались, петляли, пока один дед, зверолов, пожалев путников, вывел их к Маковцу.
– Дале не пойду, водит тамо!
– сказал дед.
– Вона! Та грива лесная, видите? Дак там!
Братья гуськом поднялись в гору, где стоял сосновый бор, и оказались на обрыве, над ручьём, что, выбиваясь из леса, разливался внизу озерцом, огибая гору и уходя отсюда низины.
Пока Стефан рыскал по округе, прикидывая, далеко ли до воды, и как спускаться вниз, Варфоломей стоял, осматривая лесное под холмом и дали, ограниченные тоже лесом, и, повернув к брату лицо, сказал:
– Здесь!
Варфоломей не думал ещё ни о чём - ни о воде, за которой надо было ходить вниз, ни о пище, ни о дороге. Не думал и о бесах, не думал ни о чём, он смотрел и видел, и сердце, наполняясь радостью, сказало ему - здесь! Или Господь указал его чувствам, постановив, что на сём месте воздвигнется обитель Святой Троицы?
Они отошли от обрыва, сели на поваленное бурей дерево и посмотрели друг на друга. Настала тишина.
– Здесь?
– спросил Стефан спустя время.
Варфоломей кивнул.
– Ну, тогда за дело, с Богом!
– сказал Стефан.
Они встали и глянули друг другу в глаза, прочтя во взоре отблеск решимости.
Глава 3
И вот они освободили лезвия топоров от кожаных чехлов, вглядываясь в сырой мох, прошлогодний брусничник, ствол поваленной сосны, из-под которого выпрыгнул кто-то длинный и юркий и, блеснув шерстью, скрылся в палом валежнике. Никак, соболь? Подумали оба.
– Церква станет там!
– кивнул Варфоломей, и Стефан на сей раз подчинился брату.
– Сперва хижину поставим, - прибавил он, - не то комары зажрут!
Они молчали, смотрели, меряли. Потом один из них сказал:
– Сразу на мох кладём!
Другой кивнул. Братья привыкли работать вместе и понимали друг друга до слов. Достали железные оковки для лопат. Застучали, чавкая топоры, и вот уже первое дерево, накренясь, пошло к земле, ломая подлесок. Варфоломей стал колоть клиньями ствол, собираясь ладить два заступа, себе и брату. Стефан прикидывал, где пойдёт канавка, дабы отвести воду от будущей хоромины. Хижину затевали небольшую, только влезть. Так будет теплее, да и дров потребуется меньше! О дровах думал
Они трудились не прерываясь, в поту и смоле. Вот потянули волоком большой замшелый камень. Вот чего-то ладили, раскопав дернину. Первые дерева будут положены на камни, на землю, а следующие ряды пойдут с выносом, чтобы под хижину не заливалась вода. Потому и нужна канавка! Возились, изредка утирая пот (зипуны сброшены, работали в рубахах), и наконец, всё расчистив и приготовив, сели передохнуть. Всё! Теперь надо идти, искать деревья. Невеликие - коня нет, а без коня рослого дерева и не притаранить. Но о коне молчат. Подвиг начинался здесь, в поту и грязи, в пристающей к лицу шелухе сосны, с усилий до предела мочи. Слава Богу, оба умели работать, и никому из них не надо объяснять, что к чему. Ели в сухомятку, запивая ржаной хлеб речной водой. Потом встали и, сгорбив плечи, отправились за деревьями. Скоро на небольшом отдалении от места началась частоговорка двух топоров. Крякало и шумело, падая, первое дерево. Подошли ко второму, третьему. Ствол обрубали канавкой вокруг, и срубленное дерево оканчивалось полукруглым обрубом, который, подровняв, так и оставили. А стены будут класть с выносом, каждый верхний венец шире предыдущего, чтобы вода не стекала по брёвнам, не мочила сруба, заливаясь в пазы.
– Всю эту мелочь - на дрова!
– сказал Стефан, кивая на гору обрубленных ветвей и вершинок.
Молчали, работали, пока не начинало темнеть в лесу и уже плохо видать, куда надо ударить топором. Вечером ладили костёр, варили "укроп", хлеб и рыбу заедали теперь горстью прошлогодней клюквы, которую собрал под горой Варфоломей, осматривая окрестность в минуты отдыха. Загорались звёзды. Пронёсся над головами лунь. Издали донёсся голос филина. Лес жил своей жизнью, а уработавшиеся за день боярчата сидели у костра, ожидая, когда прогорит главное пламя и можно будет, сдвинув валежины, приготовить себе место для ночлега.
Ночь.
– Стёпа! А как это - собрать ум в сердце? Што для этого надобно?
Они лежали у костра, голова к голове, в шалаше из лапника: только заползти! Накрапывал дождь. Блики костра выхватывали из темноты то ошкурённую груду брёвен, то холмик нарытой земли, то кучу мха. Во тьме, под ёлкой, спрятан плотницкий снаряд: две деревянные лопаты с железными оковками, топоры, тесло, скобель, кочедыг, ножи и долота. Там же - мешки со снедной справой, и две в бересту и полотно увязанные иконы: "Николай Угодник" и "Богоматерь", - едва ли не единственное, что у Вароломея осталось от боярского наследства, доставшееся ему после смерти родителей. Даже крест на груди у него не серебряный, а медный.
– Как тебе сказать?
– сказал Стефан.
– Во-первых, ото всего отвлечься, всё позабыть, потом вроде бы наступает пустота или головокружение. И тут, в груди чуешь тепло, разогревается сердце, а далее и наступает феория...
– И начинаешь видеть Фаворский Свет?!
– подсказал Варфоломей, у которого сразу прошёл сон, разгорелся взор, и пересохло во рту.
Стефан помолчал, потом сказал:
– Не ведаю... Спи! День тяжек грядёт! До того, чтобы видеть Свет, не доходил. Не получалось у меня!
– признался он.