Светоч русской земли
Шрифт:
Много лет спустя Варфоломей, к тому времени уже старец Сергий, так развил в себе эту способность видеть грядущую судьбу человека, что уже ни разу не обманывался в своих предчувствиях. Смерть или несчастье, увечье ли, плен, болезнь виделись ему заранее, написанными на лице человека, и даже сроки несчастий он мог увидеть. О своих предчувствиях Варфоломей не говорил никому. Только внутри себя во все эти месяцы сжимался, собирался в комок, ожидая удара.
Нюша ничего не подозревала: была весела, ровна, готовила свивальники
Осенние ветры сушили и вымораживали землю. Лист ольхи на утренниках хрустел под ногами.
Роды прошли благополучно, - так повестила ему Никодимиха. Надежда на то, что он и ныне сумел ошибиться, билась в нём, когда он взбегал по ступеням терема Стефана. Но с первого же взгляда на брата, на его лицо, на Катерину, что сидела, сутулясь у постели роженицы, Варфоломей понял, что дело – плохо. Нюша лежала в жару и никого не узнавала. У неё после разрешения от бремени началась родильная горячка.
Прибежала мать, вызывали ворожею и Секлетею, знахарку. Больную обмывали, поили травами, заговаривали, но ничто не помогало.
Гадали, что делать с младенцем. То ли искать кормилицу, то ли выпаивать ребёнка козьим молоком из коровьей титьки? Спор разрешила Катерина, недавно родившая, которая унесла ребёнка к себе:
– Выдумают, тоже, кормилицу! Кака ещё и придёт, пойди их разбери!
– сказала она, - у меня молока хоть залейся! Надо - и троих выкормлю!
Потянулись дни, когда Нюша была между жизнью и смертью. Жар спал, и она пришла в сознание, но таяла.
Женщины, сменяясь, не отходили от больной. Варфоломей, забросив все дела, тоже сидел у постели Нюши в очередь с братом. Ему было тяжелее, чем Стефану. Он знал, что это - конец.
Нюша то плакала, то жаловалась, просила помочь, капризничала. Несколько раз просила принести ребёнка, даже брала на руки. Спрашивала у Стефана:
– Как назовём?
Посчитав сроки, Стефан назвал несколько святых. Остановились на Иоанне.
– Ванятка! - прошептала Нюша и попробовала улыбнуться.
Варфоломея она, когда он приходил, брала за руку и подолгу не отпускала. А когда он сменялся, упрекала:
– Покидаешь, да?
– Стефан придёт! - сказал Варфоломей.
– Степан...
– Нюша прикрывала глаза.
День ото дня ей становилось всё хуже. Похоже, было, что и крестить ребёнка придётся уже без матери...
Варфоломей пытался разговорить, успокоить Нюшу, обещал скорое выздоровление. Она слушала, и непонятно было - верит или нет?
...В этот день Варфоломей припозднился с делами и, когда подходил к дому Стефана, ускорил шаги. Стефан стоял на крыльце и ждал брата.
– Тебя зовёт! - сказал он.
– Плоха? - спросил Варфоломей.
Стефан махнул рукой и пошёл, деревянно шагая, в сени.
Нюша лежала, почти не дыша. Ему показалось даже, что она спит. Но Нюша, заслышав
– Ты - один?
Варфоломей кивнул и уселся на скамеечку, рядом с постелью, нашаривая пальцы Нюши.
– Сейчас Катя придёт, - сказала Нюша и замолчала.
Её пальцы были холодны и даже не ответили на его пожатие. Он вздумал утешать её, но Нюша отмахнула головой и спросила, глядя мимо него:
– Скажи... Я умру?
Варфоломей склонился к постели, зарыдав. Когда-то он так же не мог соврать умирающей девочке. Но сейчас ему было тяжелее во сто раз.
– Да, - прошептал он.
Нюша подняла руку и погладила его кудри.
– Не плачь! - сказала она. - Мы встретимся с тобой там, да?
– Да! - захлёбываясь слезами, не поднимая лица, сказал он.
– Я была такая глупая! - сказала она, - глу-у-упая, глупая! Больше такая не буду... Помнишь, ты мне сказывал про Марию Египетскую? Мне надо было вместе с тобой уйти в монастырь! Ну, не вместе, а где-нибудь рядом... И приходить к тебе на исповедь каждый год. Нет, каждый месяц! Или лучше по воскресным дням... Ой! Кто – там? - вскрикнула она, уставившись в угол.
– Никого нет! - сказал Варфоломей, посмотрев туда же.
Нюша говорила всё торопливее и уже начала заговариваться. Её взгляд сделался неподвижным, а рука отеплела. У неё поднимался жар...
Как давно это было уже! И словно всё повторяется вновь: Стефан, испуганный, стоит за дверями, а она - девочка Нюша - умирает у него на руках...
Хлопнула дверь. Катя от порога спросила:
– Жива?
– Ещё жива! - помедлив, ответил Варфоломей и прошептал себе.
– Ещё жива...
В комнату стали собираться женщины. Вошла мать. Потом попадья.
Нюша бредила, её взгляд сделался мутным. Варфоломей встал и вышел на улицу. Стефан стоял в сенях и плакал, зарывшись лицом в тулуп Нюши.
Нюшу обряжали вечером. Обмыли, переодели, положив на три дня в открытую домовину. Много суетились, много плакали. Приходил, ведомый под руки, отец. Покачивая головой, говорил с покойницей, в чём-то упрекал, за что-то хвалил. Приходили подружки Нюши, родственницы и матери подружек. Дьячок из церкви читал над Нюшей часы.
Дома варили кутью, готовили поминальную трапезу. Катя раскачивала колыбель с Ванюшей и приговаривала:
– Етот-то будет жить! Ишь, голосина какой! Беда, матки нету на тебя, пороть-то тебя будет некому!
Варфоломей наклонился над колыбелью и поцеловал лобик. В этом ребёнке теперь осталась её душа...
Когда колоду с телом уже опустили в могилу, засыпали землёй и, утвердив крест и разделив кутью, разошлись, Варфоломей задержался на погосте. Отойдя в сторону, он посмотрел на небо. Оно ещё хранило отблеск угасшего солнца, и облачка, просвеченные лучами, сияли над землёй, прежде чем потускнеть и раствориться в ночи.