Светоч русской земли
Шрифт:
Назавтра она, ещё до прихода братьев с жёнами, сразу же после трапезы, увела его для разговора в светёлку и, прикрыв двери и усадив сына на лавку, а сама, сев напротив него на сундук, потупилась, разглаживая платье на коленях руками, затрудняясь, с чего начать. Под её пальцами стало видно, что и ноги у матери усохли, истончились, и вся она высохла, олегчала, почти потеряв округлось плоти.
Наконец Мария, справившись с собой, подняла глаза:
– Отец - плох! Уже и встаёт с трудом! Всё тебя сожидал... Ты потолкуй с ним... Недолго ему с детьми говорить-то осталось...
Всё было не то, и Мария опустила глаза. Варфоломей молчал.
Он её понимал, с первого погляду, с того ещё мига, как зашли в покой и уселись напротив друг друга.
"Ты видешь, мамо, сколь я ждал
– Братья заходят? - спросил он.
Мария кивнула.
– Оногда и Катерина забежит... Да што! Братья оженились, пекутся ныне, как жёнам угодить! - сказала она. - Со стариками молодым трудно. Своя жисть...
Варфоломей промолчал. "Отпусти меня, мамо! Я был заботливым сыном. Может, самым заботливым из сыновей. А сейчас - отпусти! Уже исполнились сроки. Ты знаешь! И птица вылетает из гнезда, когда у неё отрастают крылья, а я человек, мамо, и путь мой означен от юности моей! Нехорошо умедлить на пути предуказанном Господом!"
– Ты, Олфоромей, печёшься, како угодить Богови, это - благая участь! Но подумай и о нас с отцом. Оба мы нынче - в старости, в скудости и болезнях! Кого, кроме тебя, могу я просить? Сама бы... Без отца... прожила и за невестками! Голоса не возвышу уже и мира не нарушу в семье. А отец не может! Всё блазнит ему господинство в доме... Не хочу, чтобы при гробе лет повздорил со своими детьми!
Молчит Варфоломей. "Мамо! Почто не Стефан и не Пётр а я должен взвалить на плеча свои ещё и сей крест и сию суетную ношу! Не уподоблюсь ли я жене нерадивой, умедлившей встретить жениха? Не Христос ли повелел бросить отца своего и матерь свою и идти за Ним? Думаешь ли ты обо мне, мамо? А ежели я не справлюсь с собой и, втайне, почну желать вашей кончины, твоей и отца? Того греха мне Господь не простит!"
– Ты не станешь ждать нашей смерти, Олфоромей! - возразила мать молчанию сына. - А жить нам осталось недолго. Дотерпи! Проводи нас с отцом до могилы! Опусти в домовину и погреби. Тогда и ступай, с Богом! А я и из могилы благословлю тебя на твоём пути! Припаду к стопам Господа нашего, да наградит тебя за терпение твоё!
"Мамо! Ты разрываешь, мне сердце! Я должен уйти! Ты это знаешь. Или я – беспощаден к тебе? Или это юность моя так не может и не хочет больше ждать? Или я – жесток пред тобой мать моя, рождшая и воспитавшая мя, и вскормившая млеком своим? Или я, как и прочие дети, будучи в неоплатном долгу у родителей своих, ленюсь и небрегу отплатить хотя малым чем долг свой при жизни родительской? Господи, подай мне знак, дай совет, как поступить в этот час!"
– Я не понуждаю тебя, Олфоромеюшко. Токмо прошу! Не можешь - ступай с Богом. Простись токмо с отцом по-хорошему. Мы ить и одни проживём, с Господней помогой! Прости меня старую!
Она потупилась, и Варфоломей видел, как вздрагивали плечи матери, как кривились губы, сдерживая рыдание, как слеза осеребрила её ресницы...
"Ты не ведаешь, мамо, какой жертвы просишь у меня! Я уступаю тебе, но и боюсь за себя в этот миг. Выдержу ли без ропота этот последний искус? Господи, Владыка Добра! Помоги мне днесь на путях моих!"
– Хорошо, мамо. Я остаюсь, - сказал он.
Ему пришлось поддержать мать, чтобы Мария не рухнула ему в
Глава 15
Ближайшие два года отец был прикован к постели, братья больше угождали своим жёнам, и на Варфоломея пали те заботы, которые ранее исполняли Яков, Стефан, Даньша или боярин Кирилл. Ему пришлось поездить и походить с обозами, научиться торговать; много раз бывал в Переяславле, этой второй церковной столице московского княжества, где он даже завёл знакомства в монастырских кругах; побывал он и в Хотькове и Дмитрове, в Юрьеве-Польском и Суздале, спускался по Волге от Кснятина до Углеча-поля. Однажды ему довелось увидеть Москву, куда Варфоломей попал в числе радонежан, вызванных на городовое дело. Москва, хоть и обстроенная Калитой и расположенная на горе, над рекой, всё же уступала Ростову, Владимиру и даже Переяславлю.
Город, однако, был многолюден, а народ напорист и деловит: москвичи гордились своей столичностью. Варфоломей нашёл время побывать в монастырях, Даниловом и Богоявления, обегал Кремник, благо они тут и работали, починяли приречную городьбу, и даже увидел князя Семёна. Он шёл в сопровождении бояр и свиты и слушал, кивая головой, то, что говорил ему забегавший сбоку, привзмахивая руками, седой боярин, сам же окидывал взглядом строительство, и даже, остановившись недалеко от Варфоломея, указал рукой одному из бояр на что-то вызвавшее его внимание. Передавали, что князь Семён только что вернулся из Орды, где представлялся хану Джанибеку.
Мелькнул и исчез перед ним кусочек той жизни, со своими трудами, успехами, бедами и скорбями. От этих княжеских трудов зависели жизни и судьбы тысяч бояр, торговых гостей, ремесленников и крестьян. Что было бы сейчас со всеми ими, не прими Джанибек милостиво князя Семёна? Уже скакали бы гонцы по дорогам, и в воздухе пахло войной!
Митрополита Феогноста Варфоломей в этот наезд не видел. Говорили, что духовный владыка Руси всё ещё не вернулся из Орды.
Пригородные московские монастыри, как и большие монастыри Переяславля - Горицкий и Никитский, вызывали в нём убеждение: туда он не пойдёт. Варфоломей даже затруднился бы сказать, почему. Верно, из-за той "столичности", которая тут лезла в глаза: соперничества и местничества, борьбы за звания и чины, страстей, связанных с близостью к престолу, которые он и, не зная, знал, - чувствовал этот дух суетности, враждебный Духовному труду. Возвращаясь из торговых путей, Варфоломей всё больше убеждался в том, что его замысел: уйти в лес и основать свой, скитский монастырь, есть единственно правильный и единственно достойный путь для того, кто хочет, не суетясь и не надмеваясь, посвятить себя Богу.
Время шло. Кирилл всё больше слабел и уже начал поговаривать о монастыре. Он бы и давно уже посхимился, да не желал оставлять Марию одну, а та тоже, давно подумывая о монастыре, не могла оставить одиноким супруга. Им обоим не хватало толчка, может, беды, чтобы решиться покинуть мир.
У Кати с Петром появился ребёнок, девочка, а вскоре обе невестки опять понесли.
Варфоломей, который нынче нечасто встречался с Нюшей, не сразу почувствовал приближение беды. Нюша была уже на сносях, когда Варфоломей, встретив её у младшего брата, вдруг испугался. Да, лицо у Нюши было слегка нездоровым, подпухло, под глазами появились мешки, но не это перепугало Варфоломея. Она болтала, даже смеялась, пробовала подшучивать над ним, а глаза у неё в это время отсутствовали. В них была пустота. Он решил, что это – наваждение, пробовал стряхнуть с себя страх и не мог. Что-то должно было произойти, возможно, то, чего он ждал тогда, два года назад, и ошибся во времени? Вечером этого дня он молился о здравии рабы Божьей Анны, но и молитва не доходила до сердца на этот раз, не могла перебить ожидания беды.