Свидание на Аламуте
Шрифт:
Она пытается нажать на курок или хотя бы поднять ствол оружия. Она не ощущает боли, но ее пальцы почему-то не слушаются команд. Изумленно глядя на бурые каракатицы, вырастающие на песке, Мириам падает на колени… Чудовищным усилием она заставляет свои руки двигаться, и пули девятого калибра с грохотом и визгом уходят в песок. Раз… два… три!
Покачнувшись, обнаженная женщина валится лицом в желтую сковороду пустыни. И становится видно, как из ее белоснежной, никогда не загоравшей нежной спины торчит рукоять рыбачьего ножа.
Сдернутый невидимым импульсом со своего места на капоте, этот нож с остервенелой силой перерубил
Медный не видит этого. Он наблюдает, как танцующие по обеим сторонам упавшей женщины черно-желтые смерчи начинают сближаться. Их вздыбленные кроны уходят вверх, в небо. Что это? Буря в пустыне при полном безветрии? Смерчи накидываются на лежащее тело. И потоки воздуха подбрасывают его вверх – и крутят, и рвут, и раздирают на части с жутким упоением… Недалеко от Медного падает на песок оторванная ступня. Красивая, с бархатной кожей… и с очень безвкусным алым педикюром.
Больше он ничего не видит – он теряет сознание.
Тексты
Мирикла, Патрина, Алехан
Круизный лайнер «Олимпия» обладает пятью рядами белоснежным палуб. Доски на них – тиковые, покрытые прочнейшим и надежнейшим лаком, который дает верную защиту от солнечных лучей и соленой воды. Они никогда не нагреваются выше комнатной температуры – у тикового дерева есть такое свойство. Все ручки и краны блестят позолотой, стюарды безмолвны и, кажется, бесплотны; их ослепительная улыбка материализуется под краем фуражки только в момент принесения кофе или бокала вина.
В этом царстве изумрудных волн, белого металла и золота Мирикла заказала розовое «Кьянти».
На цыганке – шелковое кружевное платье от Balenciaga; такое же, как было тогда, до пирамид, с открытыми плечами, но теперь нежно-кофейного цвета. На указательном пальце правой руки, держащей бокал, – первое золото: кольцо с бриллиантами Damiani. На запястье – браслет Chopard с двадцатикаратными сапфирами. На ногах… на ногах на этот раз ременные сандалии от Brasko Lo; хоть какую-то обувь рекомендовал врач, поскольку на палубе продувает морской бриз. Этот бриз шевелит абсолютно белые волосы Мириклы, будто подобранные в цвет переборок белоснежного красавца, поседевшего еще на стапелях… гораздо раньше, чем Мирикла.
Только ее глаза и брови остались такими же черно-жгучими.
Мирикла отпивает «Кьянти». С нижней палубы доносится музыка – танцы после второго ланча. Небо над горизонтом Средиземного моря медленно наливается розовым – скоро закат.
– …не бойся, они ничего так и не поняли. Тогда я напоила их только глотком воды, я догадалась… А потом, потом… я им все стерла, – говорит Мирикла медленно, словно печатая каждое слово побледневшими, потерявшими свой яркий цвет губами. – Они вчера смотрели «Мумию» в кинотеатре. И до сих пор уверены, что это им все приснилось: пирамиды, волшебники, огонь. А тогда они вообще спали… Мы не думали, что у нее такое сильное поле. Когда мы с Патри вышли из трансового танца, то увидели воронку глубиной метра три. А оттуда выбрасывало песок. Черного цвета. Потом он превратился в смерч, и мы поняли, что надо уходить. Хорошо, что мотор ее машины завелся быстро. Мы втащили Андрея – он был без сознания – и помчались прочь. Потом заблудились. Потом ты знаешь…
Алехан в костюме цвета спелого апельсина и шейном платке стоит у перил над нижней палубой с мерцающим жемчужным бассейном и курит.
Эта женщина спасла их. Там, в машине, они все лежали, забившись головами под ее тело. Она прикрыла их собой, как львица – детенышей. И свою приемную дочь, и детей Алехана, и этого парня, который убил Мириам…
– Мири… – надтреснутым голосом говорит он, сбрасывая пепел с сигары в невесомые ладони морского ветра.
Но Мирикла, не обращая на это внимания, отпивает еще «Кьянти»; она расстегивает сандалии и развязывает ремешки. На солнце сверкает ее трехсоттысячное колечко. Женщина прижимает босые ступни к тиковой палубе: они уже изменились. Вся она за эти дни чудовищно похудела. Пальцы рук и ног стали, как свечные огарки; вздулись суставы; некогда тонко вылепленные аристократические ноги переплелись венами, покрылись шишками. На руках – старческие бурые пятнышки. Все произошло за пару ночей, и теперь уже видно, что она – старуха. Старуха, доживающая свой век. Уже нет бронзовых точеных икр, нет тонкой талии и выпуклой груди. Вот и сейчас она скорчилась в шезлонге, вместо того чтобы выпрямиться.
– …нет, они этого не вспомнят, – тихо говорит Мирикла. – Прости меня, Леша… я передала им свои воспоминания. Мы с мужем как-то отдыхали в Египте, как раз перед арабо-израильской войной. Это было чудное время. Они это все запомнят. У них пока мягкая память, им можно ДАВАТЬ…
Теплоход «Олимпия» скользит по огромным бирюзовым просторам; розовеет небо, чистое, как «Кьянти» в бокале женщины; ласкает лица пассажиров на верхней палубе бриз, и пепел сигары Алехана растворяется в нем, исчезает серым мотыльком в бескрайности…
– Мирикла! – со стоном повторяет Алехан.
Он оборачивается к ней. Полированный парикмахером череп поблескивает в лучах низкого солнца. Серые глаза на жестком, но неожиданно расслабившемся лице смотрят странно, будто через мокрые светофильтры.
Мужчина делает шаг и становится перед ней на колени. Он ловит губами ее руку – ту самую, болезненно исхудавшую, с обострившимися спицами пальцев, на которых больше нет прежнего серебра, ибо перстни уже не держатся на них, соскальзывают. Эту руку, с крапинками и странно обозначившейся пигментацией, он прижал к своим губам.
– Мири… выходи за меня замуж! – глухо говорит он. – Я тебя прошу… У меня… все, что у меня есть, я тебе…
Цыганка держит бокал. Его просто некуда поставить, поэтому только левой рукой она легонько проходится по его затылку со слипшимися тяжелыми складками.
– Леша, послушай меня. Я скоро умру, Леша!
Он отрывает губы от пергаментной горячей ладони и непонимающе шепчет:
– Чего?
– Я умру скоро, – повторяет цыганка бесстрастно. – У меня рак крови, Леша. Если бы не эта пирамида и солнце… Уже поздно. Думаю, еще дня три… четыре. Я хочу умереть там, где родился Антанадис. В Кипарисии, на Пелопонессе.