Свиданий не будет
Шрифт:
Больше всего Гордеева беспокоило то, что, если Кочеров в сознании, он обязательно расскажет своим о Володе, записавшем откровения Ландышева перед смертью. Конечно, какой-то смысл в откровенности Иноземцева был, он действительно подстраховался. Но страховка эта, разумеется, была очень относительной и охоты расправиться с Володей булавинскую банду отнюдь не лишала.
Осложняло ситуацию и то, что у гостиницы Гордееву дважды или трижды попадалась на глаза длиннолапая фигура Константинова. Он больше других из камарильи знал о происходящем, и если Кочеров сейчас заговорил…
Как понял Володя из разговоров
Естественно, на эту встречу никто не рассчитывал. То есть это ребята из прокуратуры были в расслабленном состоянии, а Ландышев-то рассчитывал на все. Почему и успел вырубить Константинова электрошоком, скрутить Кочерова и приковать к нему кочеровскими же наручниками Джуси Фрут. Подружке, как и Константинову, повезло: Ландышев связал несчастную и бравого блюстителя законов ремнем последнего и простынями, предварительно затолкав в душ…
Ну а затем началось то, что завершилось так кроваво.
Гордеев взял честное слово у Володи, что тот немедленно исчезнет из города и будет добираться до Москвы, причем больше он полагался даже не на Володю, а на рассудительного Дмитро Лукича, который твердо пообещал, что в ближайшие же часы отправит Иноземцева вместе со своими земляками, которые едут на грузовиках в Новосибирск. Ехать вместе с Володей Гордеев не хотел по простой и совсем не жизнерадостной причине: у него был диктофон с кассетой, Володя слышал то, что рассказывал Ландышев (господин адвокат просил его, елико возможно, повторять про себя услышанное, особенно фамилии, факты, даты), так что хоть один из двоих, но должен был добраться до Москвы, до друзей Гордеева…
Сам Гордеев не мог уехать из Булавинска, не заглянув к Лиде. Он не видел ее уже несколько дней и чувствовал, что, исчезнув, не сказав ей при этом ничего, он нарушит какое-то трудное, почти невыразимое словами правило профессии, в которой он, собственно, был новичком, но которую уже начинал любить.
На перекрестке, ближайшем к Лидиному дому, Дмитро Лукич притормозил.
Юрий Петрович не смог удержаться. Он откинул край простыни, прикрывавшей лицо Тани – Джуси Фрут.
Смерть своим непостижимым движением убрала с него страдание и сожаление – те чувства, которые были напечатлены на нем, когда Гордеев увидел погибшую красавицу возле расстрелянного вооруженными мужчинами лимузина.
Глаза Тани были закрыты, но при взгляде на нее казалось, что теперь она удивлена: не своей гибелью, а тем, что люди допустили в свою жизнь так много зла. И еще снисхождение и даже прощение к этому миру прочитал Гордеев в прекрасных чертах лица ее…
– Прощай, Таня! Прощай! – тихо произнес Гордеев и вновь опустил простыню.
Обнял Володю, пожал руку Дмитро Лукичу – и вперед!
Все.
Эмоции кончились, гордись, булавинская прокуратура!
Лида все основное время после приезда в Булавинск проводила дома, почти не выходя в одиночку за пределы квартиры. Вот и теперь, как и надеялся
Почти вбежав в жилище Андреевых, Гордеев бросился к магнитофону, одновременно бегло пересказывая Лиде произошедшее у гостиницы.
Он решил переписать на другую кассету хотя бы часть ландышевских признаний, памятуя о том, как осложнило дело то, что запись Новицкого, очевидно, была без копий.
С Пантелеевым Гордеев должен был встретиться к вечеру, а до этого повидаться с Баскаковой. Они хотели собрать воедино все, накопившееся у них по булавинским делам, и, наконец, уже из Москвы добиться все же того, чтобы каждому в Булавинске было воздано по справедливости.
Хотя Юрий Петрович по-прежнему цепко помнил обстоятельства, при которых он отправлялся в вотчину тогда ему неведомых Вялина и Манаева, а это не обещало легкой развязки и в его родном городе.
Пантелеев обещал в ночь отправить его безопасным способом в Усть-Басаргино, однако теперь этот план, как говорится, с повестки дня снимался.
Гордеев попросил Лиду вечером уведомить Пантелеева и Баскакову, что он будет действовать по плану. Просто позвонить по телефону Баскаковой и сказать это. А Пантелеев будет звонить кому-то из них сам. Конечно, Юрий Петрович хорошо понимал, что Лиде не очень приятно общаться с Ларисой Матвеевной, но он знал и то, что, к сожалению, теперь пока приходилось забыть о деликатности. А уж если повезет, то все это отомстится…
Гордеев даже подумал было, что сейчас ему удастся полностью скопировать кассету и оставить ее для разработки Пантелееву.
Однако рановато он размечтался: Лида, которая настороженно расхаживала по квартире, прислушалась и бросилась к окну.
– Константинов!
Гордеев, выхватив из магнитофона воспроизводящуюся кассету, одним прыжком оказался рядом. У дома стоял синий «форд-эскорт», а вылезший из него длинный мужчина – Константинов – оглядывался по сторонам. Недолго оглядывался.
Через мгновение он устремился к подъезду, где жила Лида. К счастью, он был один. На этот раз фантазиям его воспаленного мозга не удалось получить поддержку, так сказать, в лице мордоворотов.
– Что делать? – бессильно выдохнула Лида.
– Оставайтесь здесь. Спрячьтесь за портьеру. Затаитесь.
Вылетев в прихожую, Гордеев закрыл два из трех входных замков.
Затем он, включив в ванной свет, побросал в ванну вещи, какие попались под руку, и открыл душ. После чего затаился в туалете.
Несколько раз прозвенел звонок. Затем Константинов начал стучать. Затем, как и рассчитывал Гордеев, Вячеслав Васильевич воспользовался ключами Андреева-отца.
Дверь открылась…
Гордеев словно слышал, как он крадется по коридору, как настораживается у двери в ванную. Конечно, господину адвокату повезло: осмотревшись, он увидел, что возле унитаза стоит довольно тяжелый металлический совок для мусора. Но, главное, он увидел, что в туалете находятся вентили на общих водяных трубах, отсюда шла разводка и в ванную. Недолго думая, Гордеев взялся за центральный кран и, меняя напор воды, мягко льющейся на вещи и создающей впечатление какого ни есть движения в ванной. Но и долго играться так не следовало, и поэтому он вовсе перекрыл поток.