Свободная любовь
Шрифт:
– Про роль-шедевр!
– Я все это прочла – и все это на меня пролилось на съемках.
– Запрограммировали?
– Запрограммировала. Я не хотела ее изображать чисто внешними средствами. Я хотела передать ее энергетику, ее юмор, ее парадоксальность и, через глаза, ее хрупкость, как ни странно. Но надо было еще пользоваться своим голосом и говорить какие-то слова, и чтобы все совпало, и мне надо было извести съемочную группу до такой степени, что Кара начал на меня орать, все отвернулись от меня, думая, что за бездарь, и буквально за две минуты до окончания съемки Кара говорит: пусть играет, как хочет, снимайте уже, я не могу больше ничего этого видеть и слышать. И вот только тут внутри у меня стало что-то соединяться…
– В
– Был момент, когда я студенткой пошла к хирургу, самому лучшему в Москве, поправить нос, сказали, что он делает носы гениально. Он спросил: ну какой вы хотите? Я ответила: вот тут чуть поровнее, тут поаккуратнее. Он записал, показывает: такой нос вас устроит? Я говорю: устроит. Он спросил: вы студентка? Я говорю: да, театрального вуза. И тут он заорал: вон, вон отсюда, вон! Я говорю: стоп, почему вы кричите? Он говорит: ты приползешь ко мне на коленях – верните мою индивидуальность, тебя родили такой, ты должна, насколько можешь, удивлять, что вот такая твоя красота, такая личность. В конце я рассмеялась и сказала: спасибо вам большое, я пошла. И я ему так благодарна. Мой муж говорит мне, что я самая красивая женщина на свете, и я ему верю. И еще я верю, что я очень многое могу. Львов-Анохин говорил: я знаю, что ты хочешь сыграть Дюймовочку, и я тебе ее дам, потому что это твоя роль.
– При росте под 180!
– Я хочу верить тем людям, которым я хочу верить. Кто смотрит на меня чужими глазами – в эти глаза я смотреть не буду. Мэрил Стрип сыграла больше, чем я сыграла. И я очень надеюсь ее догнать. Моя мама, когда я еще только думала стать актрисой, нашла статью про Мэрил Стрип и сказала: прочти, вот актриса.
– С кривым носом.
– И она не стала его менять! Я не хочу превратиться в куклу. Я не кукла. Я Оксана Мысина.
Оксана МЫСИНА, актриса
Родилась в Донбассе. Окончила Щепкинское училище. Самый знаменитый моноспектакль – «К. И. из „Преступления“» в постановке Камы Гинкаса. Этапные работы – в спектаклях «Черный принц» и «Самое главное» Романа Козака, «Кухня» Олега Меньшикова, «Тот этот свет» Владимира Мирзоева. Гастролировала по всему миру. Создала «Театральное братство Оксаны Мысиной», где осуществила постановки «Дон Кихот и Санчо Панса на острове Таганрог» и «Аристон» по пьесам Виктора Коркия. Организовала рок-группу. Вышла первая авторская пластинка. Замужем за американским критиком и театроведом Джоном Фридманом. Живет в Москве.
Сергей Женовач
Из любви
Мы разговаривали тогда, когда в Москве только-только возникло новое театральное образование – «Мастерская Сергея Женовача». По аналогии – с «Мастерской Петра Фоменко». Упоминание Фоменко было вполне закономерно. Все минувшие годы Женовач провел рядом с мастером. «Владимир III степени» по Гоголю и «Шум и ярость» по Фолкнеру – его постановки с «фоменками».
Спектакли «женовачей» «Мальчики» по Достоевскому, «Как вам это понравится» Шекспира, «Мариенбад» Шолом-Алейхема и другие стали яркими театральными событиями. За «Мальчиков» как за лучшую режиссерскую работу Сергею Женовачу была вручена «Хрустальная Турандот».
Теперь у театра есть свое здание. Спектакли его – всегда событие. Время не просто доказало его право на существование, но и вывело «женовачей» в первачи.
Тем интереснее вернуться на несколько лет назад, к началу.
– Насколько я знаю вашу судьбу, она не очень сладкая. С одной стороны – все ярко, а с другой – все непросто. Образование театра из студенческого курса – вынужденный шаг или что это?
– Вынужденным его назвать трудно. С одной стороны – он органичный, поскольку вытекает из обстоятельств. С другой – поступок для меня неоднозначный. Потому что когда уже много в театре потрудился, и есть работы, которые тебе
– То есть у вас в театре все было хорошо?
– Ну, я так устроен, что та работа, которую делаешь в данный момент, она и есть самая интересная и самая важная. Иногда на премьере подходят и спрашивают: «Вы довольны своей работой?» Это вызывает у меня улыбку. Как можно быть недовольным, если стремишься честно, искренне сделать свое дело, а те проблемы, которые ты ощущаешь, быть может, острее других, их пытаешься преодолеть, и потому зачем о них говорить, когда весь настроен на созидание…
– А как вышло со студенческим курсом?
– Этот набор был для меня очень неожиданным. Все годы мы слаженно работали с Петром Наумовичем Фоменко, у нас сложилась своя педагогическая команда, три поколения артистов и режиссеров, артисты трудятся в основном в «Мастерской Петра Фоменко», а режиссеры – чем я тоже горжусь, потому что я занимался режиссерами плотно, особенно последними двумя выпусками, – все востребованы, все работают в театрах. К их спектаклям можно по-разному относиться, но они занимаются драматическим театром.
– Назовите имена.
– Миндаугас Карбаускис, Василий Сенин, Коля Дручек, Сережа Пускипалис – последний выпуск. До этого – Лена Невежина, Марина Глуховская, Валюс Тертелис…
– Многие на слуху.
– И вот Петр Наумович, когда решил уйти из института, передал мне курс. Я столько лет в педагогике, и кажется, все – то же самое. Но совсем не то же. Я не просто благодарен Петру Наумовичу, я считаю, это шаг, который в сегодняшнем театре – редкость. Чтобы человек сам отдал возможность другому! Этим шагом он изменил всю мою жизнь. Я убежден, и не из ложного патриотизма, что третий этаж ГИТИСа был самым интересным местом в театральной Москве. Там молодые ребята искали, находили, воплощали, часто интереснее, чем потом, когда они попадают в сложные театральные механизмы и что-то теряют. А здесь их любили, их пестовали, и что-то из этого у них рождалось. У нас принято: курс Захарова называть «захаровцы», Хейфеца – «хейфеца», Фоменко – «фоменки». Когда появились «женовачи» – для меня момент был такой этапный. Дело даже не в тщеславии. Я понял, что за ребятишек этих отвечаю. Этот набор был очень тщательный, я не знал, как с ними сложится, но ужасно хотелось, чтобы был результат, и все, что накопилось у меня за эти годы, я в них вложил. Не я один, конечно. Я сохранил всю педагогическую команду: Евгений Борисович Каменькович, Ольга Васильевна Фирсова, Герман Петрович Сидаков по мастерству; еще добавился мой однокурсник и друг Сергей Григорьевич Качанов, он был вместе со мной в студии «Человек», играл Короля Лира; по движению – Карпов Николай Васильевич; по речи – Серова Сюзанна Павловна; по танцу – Алла Михайловна Сигалова. Вся команда осталась.
– Как можно охарактеризовать атмосферу того, что вы делаете? Чем вы отличаетесь от других?
– Мне трудно говорить о себе. Но то, что дорого, чем хочется заниматься, – прежде всего, поиском театральной выразительности. Я говорю общие вещи, но сегодня театр идет в перекос из-за выживания, желания понравиться публике, людям, которые в тебя денежки вкладывают. А я хотел и хочу все-таки заниматься драматическим театром. Искать новые выразительные ходы, через артиста, через пространство, через свет. И не ради самих себя, а для людей. Сейчас не существует общего критерия. Что тяжело, но факт. Если раньше было какое-то общее мнение – вот есть Эфрос, есть Любимов, есть Товстоногов, – то сейчас режиссеров много, замечательных, разных… все стараются этого объявить гением, того гением… Как Олег Павлович Табаков шутит: гений на квартал, гений на месяц. А если что-то не получилось – тут же тебя могут списать, объявить, что ты кончен. Это такой пресс! Только время может показать, кто есть кто и что есть что. Но и зритель разный. Мне кажется, люди соскучились по театру душевному, по театру, где можно помолчать и подумать. Этим театром нельзя заниматься в отрыве от публики. И когда так называемые лаборатории, а на мой взгляд, псевдолаборатории, занимаются сами собой, ищут собственного душевного очищения посредством театра – мне кажется, это шаманство. Театр – всегда общение. В этом его игровая природа.