Свободная любовь
Шрифт:
– Гегель говорил.
– Сначала Гегель, потом марксисты. На взгляд других, он является психом, но какой литератор или художник не является психом в глазах остального мира? Я не буду пересказывать то, что знают все нормальные люди, читавшие роман. В том и была задача, чтобы полностью сохранить сюжет и последовательность событий, при этом не впрямую, не в лоб используя литературный текст Булгакова, то есть там поется проза, а остальное – стихи. Главный посыл шел от пьесы Павла Грушко, которую он написал по «Мастеру и Маргарите» в 70-х годах…
– Испанист, переводчик, автор мюзикла «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»…
– Да. Паша
– Никто не хочет?
– Нет.
– Никто не может?
– Нет. Еще круче. У кого лучше получится. Кто первый встал, того и тапки. Пьеса мне сразу понравилась. Начал что-то придумывать, показывать друзьям. Потом засомневался, смогу ли. Понял, что не смогу. Технологические условия записи были в то время совсем никакие. Но стал возвращаться, какую-то тему добавил, потом еще. Потом мне стало жалко темы, придуманные для несуществовавшей оперы, отдавать в какой-то фильм. И стал я их все собирать. Запаковывать как-то, делать к ним контрапункты. Тупая, дурная работа, которая была организована мною совершенно неверно. Я занимался чем-то глобальным, концерты, записи, а это – сел дома раз в неделю за рояль, чего-то такое в голову взбрело… А кончилось вот оперой. Паша хотел драматический спектакль, я же хотел оперу с самого начала. Выяснилось, что мне нужны другие стихи. А Паша взял и уехал в Америку. Но мы с ним друзья и пришли к соглашению, что я делаю либретто и пишу свои стихи. Он сам же и предложил. У него есть свои авторские отчисления по договорным соглашениям, так что все в порядке. Недавно приезжал, слушал. Я понял, что он доволен.
– В твоих песнях – очень сильное авторское начало, и в социальных, где твои взгляды на жизнь, и в лирических. Я была на твоем концерте, где ты спел две песни такой откровенности, что я даже испугалась. Ты переживал тогда не лучшие личные времена… А что «Мастер и Маргарита»? Там такое же личностное начало?
– Ты себе не представляешь, до какой степени. Банальщина: автор делает какое-то новое произведение и говорит: это лучшее, что я написал. Оля, это не просто лучшее, что я сделал. Я теперь вижу, это вообще единственное, что я сделал, если серьезно говорить.
– Ты – Мастер?
– Не знаю.
– Не в том смысле, являешься ли ты мастером, ты им являешься…
– Я – все герои. Я и Босой, и Маргарита, и домработница Наташа…. Знаешь, что произошло? Я сделал маленькую высококачественную студию у себя дома. Пятьдесят семь человек поют. Оркестр – человек под двести, техперсонал – около ста человек. Александровский и детский ансамбли. Музыканты-солисты – первые номера: Андрей Гончаров, трубач, Эркин Юсупов, тромбонист, Бутман Игорь, саксофонист, на дудуке играет Дживан Гаспарян, замечательный скрипач Костя Казначеев, была возможность вытащить человека на час или два и записать его. Приехал вдрызг больной Кобзон, встал к микрофону как молодой и так дал за полтора часа! Сказал: Сашок, пока! – и уехал. И так работали все. Я знал, какие кубики как сложатся. А из них никто не знал. Пожалуй, только те, у кого были более или менее длинные партии. Лена Минина – Маргарита. Коровьев – Коля Фоменко… Для чего я сделал эту вечеринку? Чтобы все, кто там пел, играл, вообще принимал участие, хоть поняли, что они делали…
– Двадцать лет назад мы с тобой спорили: ты говорил, что не интеллигент, а работник, а я говорила, что интеллигент
– Разве это не критерий определения просто порядочного человека?
– Ну да, конечно. У тебя, прости, есть этот багаж, ты хорошо разбираешься в поэзии, что дает тебе возможность выражать свои мысли в великолепной поэтической форме…
– Знаешь, что мне это дает еще? Возможность понять, когда я сочиняю плохо. Текст или музыку. У меня внутри есть некий контроллер, который говорит: нет, старик, так нельзя, не то написал, неинтересно, нехорошо. Автор обычно находится в упоении от собственных произведений: ну все, вот сейчас миру объявлю! Но самое классное, что должно быть в любом авторе, если он может себе сказать: слушай, это никуда не годится.
– Скажи, с чем связано то, что кругом столько упрощения?
– С руководящей и организующей линией нашего руководящего и организационного комитета. Когда начальство наверху поймет, что надо что-то менять и поставит руководить центральными руководящими органами средств массовой информации людей, которые не будут дома для себя слушать «Пинк Флойд», «Битлз» и Шопена, а для народа давать… я не хочу комментировать, что они дают. Назову это бездарной музыкой и бездарными стихами. Многие из этих руководящих весьма воспитанные, знающие, умные, тонкие люди. Но считают, что народ у нас дурак и ему надо что подурней. А то разовьется куда-нибудь, наслушавшись чего-нибудь, и начнет задавать вопросы. Эта тенденция глупая, поскольку приводит совершенно не к тем результатам, о которых мечтают эти ребята. Отвратительное все равно умрет. Высокое продвинется. И мы будем жить весело и счастливо. И умрем в один день. Только нескоро.
– За двадцать лет в твоих отношениях с жизнью что-то переменилось?
– Если особо не завираться, почти ничего не изменилось. Скажу, почему. Если какая-то тактика общения с жизнью приносит тебе что-то хорошее, то менять ее не надо.
– А в чем тактика твоих отношений с жизнью?
– В том, что мне достаточно трех пар штанов и двух маек.
– Ты не жадный?
– Я жадный. Но не в смысле жадности. Я люблю, когда у меня не три майки, а восемь. Но мне достаточно трех. Пускай они будут хорошие, дорогие, но я не стану ради лишних брюк совершать какие-то действия, которые мне будут противны. А для этого нужно самого себя заранее ограничить, сказать: нет у тебя «Бентли», и не надо.
– На чем ты ездишь?
– На восьмилетнем «Мерседесе».
– У тебя было кредо: а пошли вы все…
– Это раскрутили любители эффектов. У меня было много всяких кредо. Девочка позвонила и очень робко: я бы хотела взять у вас интервью, но подружка сказала, что вы сразу меня пошлете. Я говорю: вы же мне еще не нахамили, чего я вас буду посылать? Но легенда есть, что осторожненько надо со мной обращаться. Или вообще не замечать. Что меня тоже устраивает. Не замечают, и ладно. Есть люди, для которых я что-то из себя представляю, и слава богу.
– Ты когда-то говорил: Моцарт я или не Моцарт?..
– Ужасная дурь. Знаешь, что я имел в виду? Человек задает себе вопрос: он талантлив? Сильно талантлив? До какой степени талантлив? Но было распространено мнение, что если человека беспокоит его значение, он не велик и не талантлив…
– Может, зависит от возраста? Сначала беспокоишься, потом перестаешь беспокоиться.
– Вот так оно и вышло. Я стал старше, и мне стало совершенно наплевать.