Свое время
Шрифт:
– Здравствуйте, - сказал я.
Тетя, не ответив, развернулась, ушла на кухню. Загремела там кастрюлями.
– Не обращайте внимания, - пожал плечами лысенький, подошел к телевизору, уменьшил громкость.
– И папа, и тетя плохо слышат, - пояснил он.
– Сейчас папу позовем. Он гуляет. На балконе. Папа после смерти мамы очень сильно переживает, забывается, поэтому я звонил, чтобы прислали кого-нибудь. А тетя боится, что я унесу отсюда что-нибудь. А зачем это делать? Я все равно здесь прописан. Папа! Папа!..
Он
– Вы ко мне? Очень, очень рад. Прошу садиться. Сейчас будем пить чай. Я вас ждал. Ну, рассказывайте. Ах, какие же вы молодые, какие красивые. Что?! А?! Да, да, прекрасно, что вы пришли, как все прекрасно! Вы говорите, говорите, пожалуйста, все, все расскажите, это так интересно, какие вы. А?! А ведь мы тоже в свое время... Голод... Война... Гражданская... Сабли наголо!.. Эска-а-дрон... Там я и познакомился с Тосей... Эх, Тося, Тося...
Старик неожиданно, без перехода, бурно расплакался - так же, как ранее бурно радовался.
– Ой, что вы!
– взяла его за трясущиеся руки Светлана.
– Папа, не надо, прощу вас, папа, - громко, но очень спокойно, даже равнодушно, сказал лысенький, утомленно подняв брови.
– Люди ждут. Им еще много ходить надо. Где ваш паспорт? Вы вечно куда-нибудь его прячете.
Старик сел, весь как-то съежился, посмотрел снизу благодарно на Светлану, не отпуская ее рук.
Я поставил урну на край стола.
Старик поднялся, выпрямился, взял избирательные бюллетени и торжественно опустил их в прорезь.
– За власть Советов!
– твердо сказал он.
Он смотрел на нас невидящими глазами, потому что ему открывалось то, что неведомо нам, может быть степь, эскадрон в буденовках с саблями наголо, Тося...
Следующий наш адресат проживал рядом, в этом же доме, в соседнем подъезде.
Дверь открыла строго, но нарядно одетая... дама, иное определение к ней не подходило. Сдержанно-любезная, но не надменная, а с большим достоинством и чем-то очень привлекательная.
– Прошу вас, раздевайтесь, - плавным жестом руки предложила она нам.
– Да мы на минутку, - сказала Светлана, доставая избирательную урну из авоськи.
– Неудобно, молодые люди, в верхней одежде находиться в доме. Прошу вас.
Наверное, Светлана почувствовала себя также неловко, как и я, - ведь это так естественно: раздеться, раз пришел.
В этой квартире, в отличие от предыдущей, было тихо и чисто. Тисненые обои, мебель красного дерева, старинные напольные часы в мой рост, на стенах картины.
За столом в гостиной сидел высокий, если так можно сказать о сидящем, человек с густыми белоснежными волосами, очень чистой,
– Папастов Евгений Валерианович, экономист, - представился он, не вставая.
– Прошу простить великодушно, ноги отказывают, приходится сидеть. Присаживайтесь и вы. С кем имею честь, молодые люди?
Мы назвались.
– Вот и чудесно. Машенька, угости Светлану и Валерия чаем, ничего, что я вас так запросто называю?
Дама уже вносила поднос с ажурным сервизом.
Я принялся помогать расставлять чашки, а Светлана поднялась и пошла вдоль стен, рассматривая картины. У одной из них она задержалась надолго. Сквозь кусты и деревья деревенского погоста, покосившиеся кресты проглядывала стоящая на пригорке церквушка. Белая, как невеста.
– Нестеров, - Евгений Валерианович тоже взглянул на картину, хотя было заметно, что ему интереснее было наблюдать за Светланой.
– Как тут не вспомнить:
Эти бедные селенья,
эта скудная природа,
край родной долготерпенья,
край ты русского народа.
Н о не поймет и не заметит
гордый взор иноплеменный,
что сквозит и тайно светит
в наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
всю тебя, земля родная,
в рабском виде царь небесный
исходил, благословляя...
А вы не задумывались, молодые люди, о таком странном сочетании, ведь Федор Иванович Тютчев почти всю жизнь прожил заграницей, аристократ, высший свет, а вот Россию воспел так, как мало кому удавалось. Отчего же это?
Я ждал, что скажет Светлана. Она помедлила, подыскивая точные слова:
– Интересно, что я тоже думала об этом, Евгений Валерианович... Как бы лучше выразиться?.. Тютчев - патриот, вот нашла нужное. Патриот - понятие высокое, в него входит не только любовь к родным местам, к Родине, но и духовные постижения всего человечества. Тютчев знал и высоко ценил западноевропейский гуманизм, а сердцем любил Россию.
– Вы совершенно правы, Светлана, - благодарно улыбнулся Евгений Валерианович, - именно любил, а любовь...
Он посмотрел на жену.
– Когда любишь, сердцу не прикажешь... И у понятия патриот иного смысла, кроме высокого, быть не может, тут вы опять правы. Правда сейчас, к сожалению, это слово как-то реже употребимо, стерлось, потускнело. Как вы считаете, Валерий?
Я поймал себя на том, что не могу отделаться чем-то вежливо необязательным, но понял, что сидящему напротив седовласому человеку действительно интересно знать мое мнение, и настала моя очередь держать ответ. Перед этим патриархом? Нет, если разобраться поглубже, то я и сам должен знать - почему сейчас, в конце шестидесятых, на пятидесятом году советской власти тускнеют идеалы, пропадает вера в них... В день выборов... И почему не поется народом с патриотическим воодушевлением "Союз нерушимый республик свободных..."