Свои
Шрифт:
А вот мира в доме поубавилось. Все заметней отдалялся Тихон от родительского уклада, все грубее огрызался в ответ на отцовские увещевания. А уж к молитве как охладел, — о том старики-Можаевы даже думать боялись, хотя слышали, что есть такие, которые без Бога жить не боятся, но чтобы сын… И все-то оправданий ему искали: по молодости красуется, дурень, в разум никак не войдет.
И разум-то неплохой был, и насчет земли правильно подсказал, и про крупорушку хорошо придумал, и князь им не нахвалится. Вот только мужики княжеские управляющего стороной обходят. Уж больно строг — задержек с недоимками не прощает, штрафы живодерские выписывает, да и рука у парня тяжелая. Но Тихону до всего этого
Стариков-Можаевых эти слова не на шутку встревожили, — будто и вправду все одинаково сочтено может быть и измерено; эдак и великого ничего не останется. Но уж в дела Тишины не лезли, чтобы сына не раздражать.
А скоро Его сиятельство позвал Тихона в Петербург, чтоб уж там навыкался местным порядкам. Не с руки было князю столицу ради тамбовщины лишний раз покидать, когда подходящий работник есть. Тихон будто того и ждал, и, несмотря на воздыхания матери и ворчание отца, сразу ответил согласием, будто стариков и спрашивать не собирался. Пришлось им сына на разлуку с отчим домом благословить, чтобы хоть небесные заступники упасли его от бед и соблазнов, которыми город готов одарить любого простачка из далекой деревни.
Но Тихон в столице быстро освоился, со временем, с разрешения Его сиятельства, мещанский билет купил, дело завел, пару лавок открыл, потом и невесту себе нашел, замечательную своим приданным и совершенной кротостью. Обо всем этом старики-Можаевы из сыновних писем узнавали. Читали да хмурились. И все в гости ждали: ждали, когда Тиша невесту привезет, чтобы познакомиться, ждали, когда уж помолвка состоялась, ждали, что молодые за благословением на венчание приедут. Но молодые все не ехали… Наконец, Тихон известил стариков-Можаевых о состоявшемся венчании, известил небольшим письмом на дешевой бумаге, щедро разрисованной завитушками, и предложил, буде в том нужда, останавливаться у них на квартире за меньшую, чем в гостиницах и доходных домах плату.
Смотрели Можаевы на клочок бумаги, крутили его так и сяк, батюшка плечами пожимал, матушка слезы утирала, Ванька-малец, на стариковы волнения глядя, разреветься готов был, оттого гусём ходил-хорохорился и обещал батюшку с матушкой, когда в силу войдет, сам в столицу свезти и во дворце вместе с царем поселить.
— Тогда что! — трепал паренька по головке родитель. — Тогда, мать, и горевать некчем. Вона какой заступник растет!
Глава 5. Иван и Аксинья
За Иваном Можаевым, в отличие от его братьев, особых увлечений с талантами не водилось. И хотя человеком он был крайне порядочным, однако, несомненно, провинциальным. Но именно такого искала графиня N, дабы разрешить одно недоразумение деликатного свойства… Однако, все по порядку.
Иван всем сердцем, самой кожей чувствовал, как горько переживали старики потерю Герасима, как тяжело отпускали Тихона; чувствовал и старался быть им крепкой опорой, чтобы тем и волноваться не о чем было: сиди себе, отдыхай да на цветики любуйся, — словом, все свои мысли вокруг семейного устроения держал. А ежели знает человек чего хочет, и пожелания его благие да крепкие, то и Бог ему в помощь.
Учили Ваньку никакие не учителя, — инокини приходящие да тетка, вдова Герасимова, по Почаевским церковным азбукам[23] учили.
Едва в возраст вошел, — заспешили в Белую сватовья да засватчицы. Ваня и тут полное согласие с традициями обнаружил, — дружков подобрал, на смотрины ходил, выбор, по совету родни, на девице из Камышина остановил. Сватовство, уговор, рукобитие — Можаевы-старшие от такого благообразия словно помолодели, душою окрепли, радовались, что жизнь к ее прямому течению возвращается. И такой покой по дому разливался, что никаким тревогам не пересилить.
К сроку молодая первенца, Степочку, родила. Иван на сынишку поначалу с сомнением поглядывал: что-то из эдакой крохи приличное вырасти может. Женщины ликующе перешептывались: благословил Бог начало, подарил ему семя мужское. И только матушка-Можаева будто притихла. То молчала, блаженно уставившись в пустоту, то бормотала: «народилось колено новое, хозяюшка новая завелась, а мне бы уже и пора… Гешеньку-сыночка увижу… скорей бы, что ли…» И вскорости почила в Бозе, голубушка. Оплакали ее да к живым вернулись. А живых-то один за другим прибавляется.
Как Степочка заговорил, Андрюша родился, за ним — Митенька. На нем, на Митеньке, с Ивановой женой беда стряслась. Она хоть и крепкая была, да видно, одной крепости не всегда достаточно. Едва роды начались, не так что-то пошло, бабка-повитуха кричать стала, чтобы попа звали, отходит, мол, роженица. Тот пока ехал, пока в доме со страждущей пребывал, — молодой отец со стариком-Можаевым на завалинке перед домом сидели, ждали.
— Пора б и мне на покой… Что мог переделал, а дети что… Вот помру, Тишка-подлец и хоронить не приедет! — сердито забубнил старик-Можаев.
— Вы, бать, за Бога-то не решайте! Некчем! — пресек отца Иван.
Не любил он таких разговоров, не понимал их. Что толку про завтра да впредь загадывать? Каждому дню своей заботы хватает. Ему что ль тревожиться не о чем, — с детишками на руках? Тут разве на Господа упование, на Спасителя и жизни Подателя! Про жизнь и надо. Смерть, она и сама придет, а жизнь сама не проживется, — только трудами двизатеся да распространятеся способна.
Однако на то, видно, Воля Божья была, чтоб Ивану вдовцом остаться, — но и тут не затмился печалями дух его. Жену рядом с матерью похоронил. По совету вдовы Герасимовой, кормилицу с нянькой сыновьям нанял, да и сама тетка мальцов без внимания не оставляла. Сам же с головой в хозяйство ушел. Ему-то с батей много ли надо? но тут ведь богатыри растут, — вот, о ком были мысли его.
Словом, и потеряв жену, не поколебался душою Иван, — человек, возможно, порядочный, но во многом провинциальный.
Но именно такого искала графиня, дабы разрешить недоразумение, случившееся в Петербурге, в домашнем театре ее кузена, графа N. Одна из его певчих, некая Аксинья, зачреватела. И ладно бы от графа-отца, которому, по вдовьему положению, инклиниции[24] к амурным забавам простительны. Надо ж было, чтобы дело до ее любимого племянника касалось, в котором графиня, бездетная старая дева, души не чаяла!