Сволочь ненаглядная
Шрифт:
Валя тщательно разработал план. Нападение он совершил ранним утром, в десять часов. Именно в это время, по пятницам, кортеж черных машин с мигалками замирал у входа в серое здание Госплана, и Леонид Ильич бодрым шагом преодолевал сто метров, отделявших автомобиль от подъезда. Приезд Генерального секретаря ЦК КПСС не являлся секретом. Вальяжную фигуру великолепно видели москвичи, торопящиеся на работу. Рядом с тогдашним Госпланом находится Колонный зал дома Союзов, метро «Охотный ряд» и гостиница «Москва» – шумное, бойкое место. Охрана, естественно, отсекала людской поток, но, честно говоря, делала это без особого рвения. В 1976-м году власть
Один раз бойкая девчонка, студентка факультета журналистики МГУ, поспорив с сокурсниками на крупную сумму, прорвалась сквозь оцепление из крепких мужиков и, размахивая букетом, завопила: «Леонид Ильич, подождите!»
Брежнев, обожавший красивых женщин, притормозил. Охрана вырвала букет и собралась наподдавать девице, но хозяин повел знаменитыми бровями, и в мгновение ока растрепанный веник, проверенный чекистским глазом, вернули девчонке и разрешили ей вручить помятые цветочки главе государства. Студентка вмиг стала героиней дня и даже попала в информационные выпуски новостей. Кстати, она до сих пор со смаком рассказывает эту историю своим коллегам по телевидению.
Валентин решил действовать тем же путем. Завидя Брежнева, идущего к подъезду, парень ринулся сквозь кольцо охраны, а поняв, что прорваться не удается, метнул в Генсека самодельную «бомбу», бутылку, наполненную смесью серной и соляной кислоты. Все произошло так быстро, что окружающие ничего не поняли. Леонид Ильич скрылся в подъезде, «девятка» скрутила Валентина, вызванная немедленно специальная служба вычистила асфальт, и по Москве пополз слух, будто помощник генерального уронил портфель, а там, представьте себе, была бутылка коньяка…
Глава 27
К полудню в большое здание на Лубянской площади доставили Майю. Дело поручили Ивану Сергеевичу. Чуть меньше часа хватило следователю, чтобы понять – перед ним не террорист, не организатор преступной группы, не теоретик бомбизма, решивший на практике претворить в жизнь идеи, а идиот, захотевший привлечь к себе внимание. К тому же у Родионова появились сомнения в психическом здоровье мужика. Не секрет, что кагэбешники частенько выставляли диссидентов душевнобольными, твердя постулат: только сумасшедший недоволен социалистической системой. Но Валентин и впрямь выглядел не совсем обычно.
Еще более тягостное впечатление произвела на Ивана Сергеевича Майя. Следователь был готов отдать правый глаз, что жена ничего не знала о замыслах мужа. Но сидевшая перед ним женщина, почти девочка, хрупкая и болезненная, упорно твердила:
– Это я хотела убить Брежнева, а Валя ни о чем не подозревал, это я дала мужу бутылку и сказала, будто там коньяк, это я…
Слушая идиотические речи, Родионов лишь морщился, а потом попробовал вразумить Платову:
– У вас ребенок, подумайте о дочери, ее отдадут в детдом, не оставят даже вашей матери…
– Это я виновата, моя идея, – бормотала Майя.
– К женщинам, как правило, не применяют высшую меру, но здесь могут сделать исключение, – пугал следователь.
– Пусть меня расстреляют, как организатора, – не дрогнула Майя, – муж не виноват.
– Тебя следует подвесить за глупый язык, – обозлился Иван Сергеевич и устроил супругам очную ставку.
Родионов надеялся, что муж придет в ужас и попытается взять
Валентин, испугавшийся до потери пульса, моментально согласился:
– Да, это она придумала, ей-богу, я ничего не знал.
У Ивана Сергеевича просто начинался гипертонический криз, когда он вспоминал о той беседе.
Следствие велось в сжатые сроки, собственно говоря, расследовать оказалось нечего. Вызванные на допрос мать Валентина, Серафима, и дядя, Лев Константинович, моментально потеряли сознание, узнав, в каком преступлении обвиняют их сына и племянника.
Во избежание ненужных разговоров судили Платовых выездной сессией, прямо в тюрьме. Валентин был признан душевнобольным и отправлен на принудительное лечение. Майечке определили высшую меру. Иван Сергеевич надеялся, что она зарыдает, начнет каяться и рассказывать перед лицом смерти правду, но нет! Платова стояла абсолютно спокойно между конвойными, только скованные наручниками за спиной руки мелко-мелко дрожали. Просто Жанна д'Арк, готовая сгореть на костре за идею.
В жизни Ивана Сергеевича было много подследственных, некоторых он на дух не переносил, с другими устанавливал хороший, даже душевный контакт. Но Майечка оказалась совершенно особым случаем. Несколько ночей следователь провел без сна, выкуривая одну за другой сигареты на кухне. Родионов в 1976 году был еще молод, ему только исполнилось сорок. Худенькая, с огромными голубыми глазами и каким-то неземным лицом, Майечка понравилась мужику необычайно. И еще очень горько было от простой мысли – его, Ивана Родионова, никогда так не любила ни одна женщина. Нет, бабы случались, некоторые даже жили вместе с ним больше года, но вот такая, чтобы согласилась пойти за него на смерть, не дрогнув, не нашлась.
«И как она может любить этого негодяя? – мучился Иван Сергеевич, вновь и вновь прокручивая в голове воспоминания. – Как можно сделать такое – разрешить жене взять всю вину на себя».
Следствие шло всего ничего по времени, но, готовя бумаги в суд, Родионов понял: он влюблен, и что самое неприятное – в подследственную. Конечно, Иван Сергеевич слышал истории о следователях, завязывавших «неформальные» отношения с «контингентом», но до сих пор безоговорочно осуждал подобное поведение. И вот пожалуйста, сам влип. Доходило до смешного: готовясь к допросу Платовой, Иван Сергеевич приносил из дома разные вкусности и угощал Маейчку… Но она ничего не замечала, а может, просто не хотела замечать…
В те годы все расстрельные дела просматривало самое высокое начальство, визируя их. Майечкин приговор попал на стол к Брежневу. О Леониде Ильиче много можно рассказать хорошего и плохого, как, впрочем, и обо всех нас, но близко знавшие Генсека люди в один голос твердили одно: жалостлив он был безмерно, любил красивых женщин и совершенно не переносил слез. Высшую меру заменили на двадцать пять лет одиночки. Находиться Майе предписывалось в закрытой тюрьме, ее лишили передач и права переписки. Более того, у несчастной отняли фамилию. Заключенная номер пятнадцать – так стали звать теперь Майечку. В отличие от остальных зэков, ее не водили на работу, она не шила белье и распашонки… Почти полная изоляция. Валентина отправили в печально известную психиатрическую больницу города Владимира. Его содержали не в такой строгости. Ну начнет мужик болтать, будто решил убить Генсека, и что? Да тут в каждой палате по Наполеону сидит, что с них взять?