Святославичи
Шрифт:
– Отец умолчал об этом, - хмуро промолвил Давыд. Воибор покачал головой, словно извиняясь за то нерасположение, каким платил Давыду его отец.
Неожиданная встреча
Тмутаракань приняла нового князя настороженно. Привел двадцатилетний князь кроме дружины своей еще большую ватагу удалых молодцов из простонародья, набранную в Чернигове. По всему выходило, что не собирается Роман Святославич сиднем сидеть на столе тмутараканском, но жаждет кровью мечи окропить.
Роман и сам не скрывал
– А почто у шегаков дань такая маленькая?
– спросил Роман брата.
– Из всех касогов шегаки самые многочисленные и злые в рати, - ответил Глеб, - они сами с соседей своих дань берут рабами и лошадьми. Это осиное гнездо только тронь - греха не оберешься! Проявляют шегаки нам свою покорность и ладно. К тому же они союзники наши супротив диких ясов и зихов.
– Ладно, - промолвил Роман, - поглядим, какие это воины!
Глеб незаметно окинул взглядом плечистого Романа: возмужал, ничего не скажешь!
– Не будил бы ты лихо, брат, - предупредил он.
– У племен кавказских грабежи и набеги обычное дело. Покорить их до конца никому не удавалось.
– Однако Мстислав Храбрый наложил дань на ясов и касогов, - заметил Роман.
– Мстислав породнился с князем касожским и принимал ясов и касогов в свою дружину. Не силой, а умом брал он верх над иноверцами здешними, - молвил Глеб.
– Ты же, братец, как видно, собрался оружием греметь. Дружины мало, так нагнал еще черных людей себе в подмогу! Токмо невдомек тебе, что на твои сотни ясы и косоги тысячи воинов выставить могут.
– Кто желает повелевать над многими, со многими и сражаться должен, - упрямо произнес Роман.
– Лучше поведай, что в Тавриде творится. Посол греческий был у отца нашего, плакался, что сладу нет с восставшими рабами и разбойными людьми.
– Были и у меня посланцы императора ромеев, - усмехнулся Глеб, - просили подсобить супротив восставших париков и проскафименов [122] . Да я отказал, своих забот хватает.
– Купцы греческие сказывают, будто уже не первый год чернь бесчинствует в Тавриде, - сказал Роман.
– С чего же все это началось?
[122] Парики и проскафимены - зависимые земледельцы в Византии.
Добродушие на загорелом лице Глеба сменилось злорадством.
– Это отрыгается ромеям подлость ихнего херсонесского катепана, отравившего князя Ростислава. Воеводы Ростислава, Порей и Вышата, мстили за князя своего, разоряли Херсонес, топили суда греческие, рабов отпускали на волю. Потом Порей ушел в Переяславль ко Всеволоду, а Вышата ко мне подался. Восстание же в Тавриде разрасталось уже само по себе. В Царьграде в ту пору один император умер, а другой все никак на трон сесть не мог, поэтому ромеям было не до Тавриды.
– Кто ныне на троне в Царьграде?
– спросил Роман.
– Тезка твой Роман Диоген [123] , - ответил Глеб.
– Уже второй год с сельджуками воюет, да все без толку! Ему тоже пока не до Херсонеса, вот херсонеситы сами о себе и промышляют.
– Что-то я не заметил средь бояр твоих Вышату
– Помер Вышата прошлым летом, - вздохнул Глеб, - сын его Ян со мной остался.
Прознав, что в Тмутаракани вместо «коназа Талиба» сядет его брат «коназ Рамман», властелины окрестных племен потянулись к белокаменному граду, раскинувшемуся на берегу Азовского лимана, чтобы заручиться дружбой и расположением нового владыки Боспора Киммерийского, которого местные хазары прозвали Матурбег, что означало «красивый князь».
[123] Роман IV Диоген - византийский император в 1068-1071 гг.
Первым прибыл в Тмутаракань предводитель шагаков, челдар Мамстрюк.
– Что значит «челдар»?
– спросил Роман Глеба.
– Верховный вождь, - пояснил Глеб.
Мамстрюк был невысок, кривоног, с большим животом и мясистым одутловатым лицом желтоватого оттенка, совершенно лысый, зато с густой черной бородой и усами. В ушах у него покачивались золотые серьги, короткие толстые пальцы были унизаны перстнями, на которых переливались драгоценные камни. Одет он был в облегающие штаны из бухарской ткани шафранного цвета, короткие кожаные постолы, перетянутые на щиколотках тесемками, и короткий кафтан без рукавов, надетый прямо на голое тело. Мускулистые руки Мамстрюка были украшены золотыми браслетами, на шее болталась золотая цепь, на широком поясе висел кинжал в золоченых ножнах с костяной рукояткой.
Знатные шегаки в свите челдара были разодеты в шелка и бархат самых разнообразных оттенков, так что одеяние их предводителя на этом фоне выглядело довольно неказисто. Золота и драгоценных камней на них было ничуть не меньше.
Роман принимал гостей так, как посоветовал ему Глеб, сидя не на троне, а за столом с яствами.
– Тем самым ты одновременно покажешь гостям и свое радушие, и изобилие, - сказал Глеб.
Сам Глеб деликатно держался в стороне, давая возможность брату с самого начала проявить себя так, как ему хочется.
И все же Мамстрюк сначала обратился с приветствием к Глебу, а уж потом к Роману. Он свободно говорил по-русски и держался с той легкой развязностью, какая обычно присуща людям дерзким, но не злобным.
Преподнося Роману в подарок саблю, Мамстрюк наполовину вынул ее из ножен, нежно поцеловал синеватый клинок и загнал его обратно в ножны, всем видом показывая, что он расстается с нею не без сожаления. Другой подарок Мамстрюка, по-видимому, был совершенно в его духе, так как Глеб не смог удержаться от улыбки. Это была рабыня, закутанная в широкое темно-красное покрывало.
Мамстрюк подтолкнул рабыню вперед и сорвал с нее красный покров.
Девушка стыдливым движением прикрыла руками свои небольшие округлые груди. На ней была лишь набедренная повязка. Рука Мамстрюка с грубоватой лаской похлопала девичий зад, в то время как его живые черные глаза метнулись к Роману.
– Прими от меня, княже, также и эту газель, - сказал челдар.
Роман удивленными глазами всматривался в рабыню, а она глядела на него, забыв про свою стыдливость. Это была Бикэ, дочь половецкого хана Искала, погубившего себя и свою орду в набеге на черниговские земли несколько лет тому назад. Половчанка тоже узнала Романа, хотя раньше видела его всего один раз в день, когда хан Токсоба привез за нее выкуп черниговскому князю.