Святой патриарх
Шрифт:
— Те-те-те! вот подсидели райскую птицу!
— Как же ты, человече, попал к волохам? — спросил старший нищий.
— По грехам моим… Так Богу угодно было, — уклончиво отвечал пленник.
— Э! да ты, человече, я вижу, не разговорчив: думаю, что с нашим «батьком» ты скорей разговоришься.
Они продолжали двигаться лесною тропой. Начинало светать, когда перед ним открылась небольшая полянка среди чащи леса.
— Лугу! пугу! — раздался вдруг крик филина; но это выкрикнул не
— Пугу! пугу! — послышался ответ с полянки.
— Козаки с лугу! — сказали оба нищие.
На этот возглас послышалось тихое, радостное ржание коней.
— Здоровы бывали, хлопцы! с добычею! А какую птицу поймали?
Это говорил показавшийся на полянке запорожец в высокой смушковой шапке с красным верхом, в широких синих штанах и с пистолетами и кинжалами за поясом. Сбоку у него болталась длинная кривая сабля. Тут же оказался и мальчик «поводатырь» с бандурою в руках и с мешком за плечами.
— И ты уж тут, вражий сын? — заметил ему старший нищий.
— Тут, дядьку, — улыбнулся мальчик.
Это уже были не слепцы, жалкие и согбенные, а молодцы с блестящими глазами, хотя и в нищенском одеянии, ободранные и перепачканные.
Тот, кого они привели с собой, оказался богато одетым молодым человеком, но не в польском, а в немецком платье.
Запорожцы — это оказались они — с удивлением глядели на своего пленника. Они, по-видимому, не того искали.
— Так ты не лях? — снова спросили его.
— Я уж вам сказал, что я из московского государства, — был ответ.
— А в польском войске давно?
— Недели три будет.
— А кто ведёт войско — не Ян Собеский?
— Нет, сам Чарнецкий, а с ним и Собеский, и Махновский с гетманом Тетерею и татарами.
— Тетеря! собачий сын! совсем обляшился! — с сердцем произнёс старший запорожец-нищий. — Попадётся он нам в руки, лядский попыхач! А теперь они идут к Суботову?
— К Суботову, а после, сказывали, Чигирин добывать будут, а добывши Чигирина, хотят перепуститься за Днепр.
— За Днепр! как бы не так! Мы им зальём за шкуру сала.
— А сколько у них войска и всякой потребы? — спросил другой запорожец, что был при лошадях.
— Силы не маленьки, — отвечал пленник, — а сколько числом — того не ведаю.
Запорожцы стали собираться в путь. Мнимые нищие сняли с себя лохмотья и надели казацкое одеяние, которое вместе с оружием и «ратищами» — длинные пики — спрятано было в кустах. Тотчас же были и кони осёдланы.
— Так скажи же теперь нам, человече, как тебя зовут? — спросил старший запорожец. — Надо ж тебя по имени величать.
— Зовут меня Воином, — отвечал пленник.
— Воин! вот чудное имя! — удивились запорожцы.
— Вот имячко дали эти москали! Чудной
— Мой батюшка Афанасий.
— А прозвище?
— Ордин-Нащокин.
— Не слыхали такого. Ну, да всё равно: батько кошевой, может, и знает. Ну, теперь на-конь, братцы. Да только вот что, Остапе, — обратился старший запорожец к тому, который оставался при лошадях, — мы, брат, этого воина несли на руках, а ты его повези теперь на коне, потому — у нас четвёртого коня не припасено для него.
— Добре! — отвечал тот. — Пускай хлопцы подумают, что я везу бранку — красавицу ляшку. Ну, брат Воин, взбирайся на моего коня, да садись позади седла и держись руками за мой «черес».
Воин сделал, что ему велели. Перед ним на седле поместился Остап.
— Что, ловко сидеть? не упадёшь? — спросил он пленника.
— Не упаду.
Мальчик «поводатырь» снял свой измятый «бриль» и стал прощаться с запорожцами.
— А, вражий сын! — улыбнулся старший запорожец. — На же тебе злотого.
И он подал мальчику монету. Получив награду, мальчуган, словно лесной мышонок, юркнул в чащу и исчез. Запорожцы двинулись в путь.
XIV. «Опять соловьи!..»
К вечеру этого же дня наши запорожцы вместе с пленником прибыли к войску гетмана, которое расположилось станом у Бужина. В таборе уже пылали костры — то украинские казаки, запорожцы и московские ратные люди варили себе вечернюю кашу.
Завидев приближающихся всадников, запорожцы узнали в них своих товарищей и уже издали махали им шапками.
— Э! да они везут кого-то: верно, языка захватили.
— Вот так молодцы! У бабы пазуху скрадут, как пить дадут — и не услышит.
Те подъехали ближе и стали здороваться.
— Что, паны-братцы, языка везёте? — спрашивали их.
— Языка-то языка, да только язык уж очень мудреный, — был ответ.
— А что — не говорит собачий сын? перцу ждёт?
— Нет, язык-то у него московский, а не лядский.
— Так не тот черевик баба надела?
— Нет, тот, да уж очень дорогой, кажется.
Все окружили приехавших и с удивлением рассматривали пленника в немецком платье. Вдруг раздались голоса:
— Старшина едет, братцы! старшина! Вон и пан гетман и батько кошевой сюда едут.
Действительно, вдоль табора ехала группа всадников, наближаясь к тому месту, где остановились наши запорожцы с пленником. Последние сошли с коней в ожидании гетмана и кошевого. Те подъехали и заметили новоприбывших.