Сын детей тропы
Шрифт:
— Ну дела! — воскликнул гуляка. — Так что за дурной сон-то, расскажи!
— Тебе не понравится, — ответил Клур.
— Не, ты уж расскажи! — и второй выпивоха хлопнул по столу ладонью. — Я знать хочу, чё там боги задумали. Что за пытка — сидеть, ждать неясно чего, сил уж нет, хоть сам себя убивай!
— Видишь, я сделала бы доброе дело, — негромко сказала Ашша-Ри. — Ты зря остановил меня, порченый.
Клур вышел вперёд, оглядел всех, кто был в зале.
Рыжухи, выгнув спины, зашипели и кинулись
Человек на лавке проснулся и сел, потирая сонные глаза, зашарил ногой, отыскивая сброшенные сапоги.
— Хотите узнать, что я видел за сон? — спросил Клур. — Так слушайте: я чуял богов. Они не злы и не добры, мы пыль под их ногами, а кому есть дело до пыли? Наши жизни, наши мечты, страхи и надежды, боль и мольбы слишком мелки для них. Они не слышат нас и, должно быть, никогда не слышали.
Клур обвёл людей глазами, похожими на мутный, неровно окрашенный лёд.
— Я видел Раудур. Видел, как небо раскалывается со стоном и льётся кровавый дождь. Видел, как текут алые реки. Земля ломается, как горячий хлеб — огонь и пар до небес, и по дорогам в последний раз идут боги. Им не радостно и не жаль, они лишь делают, что должны, потому что всему есть начало и всему есть конец. Я видел гибель Раудура, и воды трёх морей сомкнулись над ним. Вот что я видел.
Ингефер вскрикнула и заплакала, уткнувшись в грудь Йокеля. Тот гладил её по спине, а сам глядел растерянно.
— Ну, что ж! — закряхтев, сказал мужик за столом и потянулся к оставленной кружке. — Это... Напиться надо бы.
Клур пересёк зал широким шагом и вышел, толкнув Ната плечом. По пятам за ним следовала Ашша-Ри, а за нею — старый охотник.
Человек на лавке зевнул, ещё потёр глаза и спросил:
— Так я не понял, слепой он или нет?..
На миг стало тихо, и в этой тишине неожиданно громко прозвучал хриплый шёпот мальчишки:
— Значит, это правда? Мы скоро умрём, и я тоже?
— Сны не всегда сбываются, — сказал ему Шогол-Ву.
— Не бойся, — сказала и дочь леса. — Грядущего не знает никто. Бывает, мы видим путь, но лишь один из многих. Всегда есть другие пути.
— Другие? — воскликнула Ингефер. — А с чего это нам должно повезти?
— С того, что мы идём в Запретный лес договариваться с богами, — криво усмехнулся Нат. — Может, и договоримся.
— Врёшь! — ахнул мальчишка.
— Ну, если вы тут всё прогуляете, а мир так и будет стоять, значит, не врал я. Только всё равно вам тяжко придётся — скот, вон, прирезали, рогачей на волю пустили. Овцам, какие остались, зерна хорошего насыпали — видно, того, что для посадки держали. Думаете, пусть и они напоследок порадуются? И зря, нельзя им чистое зерно, сгубите.
— А я говорил, — подал голос человек с лавки. — Но если кто тупой, как подмётка, разве ж его переспоришь?
— Идём уже, —
Шогол-Ву свистнул, подзывая нептицу. Та с сожалением оставила кость, подошла, оглядываясь.
Мальчишка вышел проводить.
— А правда, что вы в Мёртвый лес едете? — спросил он.
— Правда, — ответил запятнанный.
— А если всё получится, ты ещё вернёшься?
— Кто знает.
Видно было, на языке у мальчишки вертелось ещё что-то. Он открывал рот и делал вид, что просто хотел вдохнуть, и отворачивался, глядя наверх, где растянулось, низко нависло плотное серое одеяло.
Наконец, когда уже впрягли рогачей, он решился.
— А можно мне перо?..
Шогол-Ву посмотрел на белое перо в его руке.
— Нам оно ни к чему. Можешь оставить себе.
— Нет, я... — и мальчишка указал рукой. — Вот это.
Шогол-Ву потянул себя за прядь, оглядел перо, что вплёл, собираясь хоронить Одноухого, как если бы хоронил одного из племени.
Когда-то белое с чёрным концом, оно посерело и истрепалось, давно пора было заменить. Воды рек, застенки Пограничной Заставы, кровь, огонь и дорожная грязь — весь этот путь оставил след.
— На что оно тебе? — спросил Шогол-Ву. — Оно негодное.
— На память, — прошептал мальчишка.
И глядел, не веря, как запятнанный достаёт нож и срезает перо вместе с косицей — иначе не выпутать. И прижал к груди, как великую ценность, будто ему отсыпали горсть золотых раковин с жемчугом.
Рогачи, отдохнувшие и сытые, тянули ноздрями воздух, пофыркивали. Им не терпелось отправиться в путь.
Белые звери качали головами, и всадница сидела осторожно, боясь задеть их раны, которые при свете дня казались ещё глубже.
Нептица потягивалась у колеса. Она хотела забраться в телегу, но её не пустили.
— Лёгкого пути! — пожелал на прощание Йокель. — Да хранят вас боги... или счастливый случай, и пусть удастся задуманное! Молил бы за вас богов, если бы ещё верил, что это поможет.
— Лёгкого пути! — эхом прозвучал голос Ингефер.
Они стояли в стороне, обнявшись, а мальчишка подошёл ближе, поглядывая на пустое место рядом с Натом. Глаза его блестели. Оставалось лишь надеяться, что не попросится на телегу.
— Тонне! — хрипло раздалось от дороги, и он дёрнулся, обернулся испуганно. — Во-от ты где, паршивец!
Мальчишка не врал, отец его пил, и давно. Нечёсаные, немытые космы обрамляли опухшее лицо, колени были испачканы в грязи, и куртку пятнали грязь, жир и вино. Из продранного локтя лезла шерсть.
— Я его везде ищу, а он! В трактире, значит. Вино хлебал?
— Я... нет! — пробормотал мальчишка и попятился.
Отец навис над ним, поднимая кулак.
— Довольно брехать, щенок! Дружки твои, такие же шавки брехливые, всё выболтали. От рук отбился! Поучить тебя надо? Я поучу...