Сын детей тропы
Шрифт:
— Добрые люди! Да зачем же вы в город? Поверните, пока не поздно!.. У вас место на телеге — может, нас бы взяли? Нам бы хоть старика посадить, не уйдёт сам, и пожитки бросить. Вы не смотрите, что у нас их много, мы только самое ценное прихватим, и вам заплатим, вот сколько скажете...
— Ты уж прости, отец, — сказал Нат, — а только нам нужно в город. А что у вас случилось-то, куда все бегут?
Человек всплеснул руками.
— Не знаете? Храмовники ищут, из-за кого боги гневаются. Сам Анги Глас Богов вышел на улицы и ведёт Око, и я боюсь, в его глазах
— Там-то спокойно, да что ж поделать, если нам в другую сторону, и хоть ты тресни!
— Хоть отложили бы на день-другой!.. А, нет? Ну, как знаете. Может, путников не тронут, да кто ж возьмётся предсказывать...
И он, махнув рукой, заторопился обратно. Закричал, прикладывая ладони ко рту:
— Люта-а! Э-ей, Люта, выпрягай Хромушу, так пойдём!
Предместье встретило путников тишиной. Один раз пёс, принюхавшись, зарычал — видно, кто-то ещё был здесь, но таился.
Люди бросали дома второпях. Кто-то запер ставни, но бросил дверь нараспашку. В соседнем дворе хозяйка сорвала бельё с верёвки, забыв подштанники, а по пути к дому уронила юбку и рубаху, но то ли не заметила, то ли махнула рукой.
Загремел цепью забытый пёс, залаял, выполняя работу, за которую его сегодня, может, и не кормили ещё. Одинокая курица рылась в грязи у дороги, задумчиво поглядывая по сторонам. Нептица бросилась к ней, пугнула, но преследовать не стала.
Багровое полотно, растянутое над землёй, спускалось всё ниже, тяжелея. Вот, казалось, легло на макушки крыш впереди, и тёмные столбы дыма, не похожего на печной, растеклись по сторонам.
Наверху раздался гул, и будто в ответ пропел рог.
По дороге от города бежала женщина, не разбирая пути. За ней спешили храмовники в серых одеждах. Чуть отставая, гремели сапогами, лязгали цепами стражи Ока.
Её нагнали. Схватив за волосы, рывком поставили на колени. Заметив путников, беглянка протянула руку, но ей тут же набросили петлю на шею и грубо потащили прочь.
Клур заставил белых рогачей выйти вперёд, хлопнув ладонью по крупу.
— Я Клур Чёрный Коготь, Указующий Перст, — воскликнул он, — и моё слово здесь что-то да значит. Я приказываю объяснить, что здесь творится и по чьей воле!
Над землёй загрохотало, и упали первые капли, тяжёлые и алые, как кровь.
Глава 33. Площадь
Расталкивая храмовников, вперёд вышел худой старик в серых одеждах, подпоясанных верёвкой — знак того, что прислужники богов живут скромно и просто, не жаждая для себя благ.
Старик тяжело дышал, жидкие седые волосы были встрёпаны и мокры от пота, борода разметалась по груди. Видно, бежал со всеми, не жалея ног.
— Скажи мне, Анги Глас Богов, — велел Клур, глядя сверху вниз, — отчего в этом городе людей травят, как диких зверей? В чём вина этой женщины?
— А, верный пёс! Уж не знаю, что ты значишь без своего хозяина, — скрипуче, нараспев протянул
Всадник, неловко перебросив ногу, спешился, но всё равно смотрел сверху вниз.
Храмовник потянулся к его лицу, вгляделся жадно. Клур оттолкнул чужие руки и отступил на шаг.
— Что с твоими глазами, боги наказали тебя? — облизав тонкие морщинистые губы, пропел старик. — Вот он, знак, что деяния твои им неугодны! Вы принесли много боли в чужие земли, брали их силой, залили кровью невинных — а ведь и над ними ходит Двуликий! В тех же богов они верят и их молили о защите, и боги видели их слёзы и страх, и устали от того, что творят звери, подобные вам!..
— Теперь ты говоришь это, старый лжец? — перебил его Клур. — Разве не к тебе пришёл Свартин перед тем, как решился выступать? Разве не ты сказал ему, что там, где властвуют одни боги, должен быть и один вождь? Ты не возражал и после, когда Свартин сел в Заставе, а твоя рука протянулась к храмам на его новых землях. И лишь теперь, когда он мёртв и неясно, что будет дальше, ты заюлил, как рыжуха.
— Свартин говорил, что будет действовать справедливо! Какую же справедливость увидели в Зелёных Угодьях? А в Приречье? А ты, его прихвостень, что творил — думаешь, сюда не доходили слухи?
Старик выплёвывал слова, обнажая в оскале редкие жёлтые зубы. Наступал, сжав кулаки и брызгая слюной — на полшага, ещё на полшага, — и серые храмовники с неподвижными лицами, будто вытесанными из камня, едва заметно двигались вместе с ним, растягиваясь полукругом и перекрывая дорогу. От них тянуло потом и гарью, подолы и рукава марали тёмными пятнами сажа и кровь.
А позади, за их спинами, стояли стражи Ока с цепами в руках.
— Пропусти этих людей, — сказал Клур, не отступая, и повёл рукой. — Они случайные путники. Пропусти, и потолкуем с тобой. Со мной только один...
Он обернулся, отыскивая кого-то взглядом, нахмурился и сказал:
— Неважно.
Шогол-Ву обернулся тоже и понял, что Зебан-Ар исчез.
— Случайные? — переспросил храмовник.
Под кустистыми бровями глаза его блеснули, как мутные лужицы среди земли и сухой травы, на миг отразившие свет.
— Я перестал верить в случайности, Чёрный Коготь. Неспроста эти люди здесь, и я буду говорить с каждым, чтобы решить, чисты ли они. Неспроста боги привели сюда и тебя! Должно быть, ты не видишь, но боги подают знак. Они плачут, и слёзы их — кровь!
Он запрокинул лицо и подставил ладони дождю, раскинув руки.
Всё стихло на миг. Лишь небо, казалось, шепчет, но пахло не влагой — железом. И капли падали всё чаще, пятная белые шкуры рогачей, стекая кровью по застывшим лицам.
— Мы должны очистить город от скверны, прежде чем боги сделают это. Очистим, так спасёмся!
— Твоё место в храме, старый ворон, — сказал Клур. — Где Мелерт Огненный Рукав? Ему отвечать за город, не тебе. Он знает, чем ты занят? Или ты бегаешь по улицам по его приказу?