Сын эрзянский. Книга вторая

Абрамов Кузьма Григорьевич

Тот что-то бессмысленно бормотал. Он не переставал бормотать до самого дома. Степан почти нес его. Хорошо, что Колонин очень худой, вся тяжесть — в костях и одежде да в выпитом вине.

Дома они с Еленой раздели его и уложили в постель. Колонин не переставал бормотать и в постели, но ничего нельзя было понять. Это был пьяный бред.

— Спасибо тебе, Степа, — сказала Елена Николаевна. — Что бы я делала одна!.. — Глаза ее горько и устало глядели на Колонина. В доме было холодно, она кутала плечи в белую пушистую шаль.

— Как все это гадко, низко, — сказала она вдруг очень строго и отвернулась от Колонина. —

Ты тоже весь замерз, пойдем пить чай.

Чай пили они в маленькой кухонке, но и тут было слышно прерывистое бормотание Колонина.

Степан вызвался поставить самовар, и пока возился с водой, углями, пока раздувал, Елена Николаевна сидела за столом перед высокой керосиновой лампой и задумчиво смотрела на пламя.

Степан тихонько присел напротив, глядел на руки Елены Николаевны, на тонкие ногти, прозрачные пальцы.

Тихо подвывало в самоварной трубе. Колонин не подавал звуков.

— Елена, скажи мне, кто такой Парис? — спросил Степан, прерывая затянувшееся молчание.

Елена не сразу поняла, о чем спрашивает Степан.

— Как ты сказал?

— Давеча Колонин пьяный все называл меня Парисом. Тебя же называл Еленой прекрасной, женой Менелая.

— Ах, вон оно что! — Елена Николаевна улыбнулась, улыбнулась первый раз за весь день. — Боюсь, что мы с тобой, Степан, вряд ли подойдем под эту старинную сказку. Для Париса ты еще слишком молод, а Елена уже изрядно постарела.

— И совсем ты не постарела! Ты моложе всякой любой девушки, — сказал Степан с воодушевлением, а лицо его залила краска.

Елена, смутившись, немного помолчала. Потом медленно и осторожно, чтобы не обидеть Степана, проговорила:

— Давай, Степан, договоримся вот о чем. Когда ты обращаешься к женщине, не говори ей «ты», говори — «вы». Того требует приличие, простое приличие. И вообще, если обращаешься к человеку старше себя, то тоже говори «вы». Я тебе говорю «ты», потому что ты моложе меня.

— Но у нас, у эрзян, не говорят никому «вы», всегда говорят «ты», — сказал Степан.

— Это у вас, а у русских не так. Ты живешь среди русских, поэтому и придерживайся их обычая, чтобы не казаться смешным и невоспитанным. Понял ты меня?

Степан ничего не ответил. Немного помолчав, он снова вернулся к своему вопросу.

— Все же, кто такой был Парис? Я ни разу о нем не слышал.

— Откуда тебе знать, ведь ты не учился в гимназии, — проговорила, опять запечалившись, Елена Николаевна. — В давние времена жили на земле люди, которых теперь называют древними греками. У этих греков было множество царей. Почти каждый город или отдельное племя имело своего царя. Так вот, у одного из таких царей была красивая жена, которую звали Ледой. Леда нравилась самому главному из богов — Зевсу. Когда она купалась в речке, Зевс прилетел к ней, превратившись в лебедя. После этого она родила дочь, ее прозвали Еленой.

Елена была красивейшей девушкой во всей Греции. Все цари стали сватать ее за своих сыновей. Наконец она досталась самому сильному из них — Менелаю. По всей земле шла слава о красоте Елены. Эта слава дошла и до Троянского царства. Сын царя Приата — тот самый Парис — решил украсть Елену. Он приехал в Спарту под видом купца, познакомился с Еленой, уговорил ее и увез в Трою. Тогда Менелай, обманутый и обиженный муж, призвал всех греческих царей заступиться

за его поруганную честь. Цари откликнулись на его просьбу, собрали свои войска и двинулись на Трою. Десять лет шла эта война, пока троянцы не потернели поражение и Менелай вновь не получил свою жену. Вот кто был Парис. Тут и сказке конец...

Степан долго не знал, что сказать. Ему не верилось, что это всего лишь простая сказка. Все это, должно быть, было на самом деле. Ночная темень давила на окна.. Елена Николаевна глядела туда, и по щекам ее катились слезы. «Та греческая Елена, — думал Степан, — наверное, была похожа на нее...»

А ночью Степану приснился сон: он, подобно Парису, привез Елену Николаевну в Баевку. По Бездне плавают белые лебеди, а он бегает за ними с палкой и отгоняет от купающейся в реке Елены Николаевны...

Однажды, когда уже лежал снег (а снег в том году выпал рано — задолго до покрова), Степан напрасно проискал своего учителя Колонина до полуночи и должен был вернуться к Елене Николаевне один. Он надеялся, что Колонин уже дома, но дома его не было.

А утром его привели чужие люди: мокрого, грязного, почти замерзшего. И Колонин заболел. В середине дня пришел доктор, за которым бегал Степан, посмотрел, покачал головой и велел немедля везти в больницу.

Больничная лошадь прибыла только к вечеру, Степан с санитаром закутали бредящего Колонина в тулуп, положили в розвальни и повезли. За санями шла Елена Николаевна в беличьей шубке и уже не плакала, но как-то тупо и равнодушно смотрела под ноги. Она отстала от лошади, так что когда подошла к больнице, Степан ей сказал:

— Все, унесли в палату.

— Унесли... — спокойно повторила Елена Николаевна и вздохнула. — Что теперь?..

— Домой надо идти, — рассудительно сказал Степан. — Холодно.

И она как-то покорно согласилась, и они пошли обратно. Эта покорность Елены Николаевны смутила Степана и вселила в него какую-то мужскую уверенность. Он почувствовал на своих плечах радостную ответственность за эту бедную и несчастную женщину. И не об этом ли он мечтал?!

В доме было холодно, пусто и ужасно сиротливо. Елена Николаевна, не раздевшись, точно во сне, ходила по комнате, все так же тупо и сосредоточенно глядя под ноги, думала о чем-то своем, недоступном и неизвестном Степану, однако ему казалось, что она мучается одним: как ей жить, если Колонин умрет? Но, по его понятию, думать тут было совершенно нечего — ведь есть он, Степан! И он не маленький мальчик, ему уже идет шестнадцатый год, он все умеет: и дров наколет, и воды натаскает, и заказы может брать на иконы, он напишет их не хуже Тылюдина!.. О чем печалиться Елене Николаевне?! Стоит ей только сказать слово.

Но Елена Николаевна все так же ходила и молчала. Да и какое слово хотел бы от нее услышать Степан, он и сам не знал.

— Холодно, — сказал он, нарушив тяжелое молчание.

— Да, холодно, — ответила Елена Николаевна.

— Печку затоплю.

— Да, затопи, пожалуйста... — всё так же равнодушно и тупо отозвалась Елена Николаевна.

Когда самовар был готов, Степан пошел звать Елену Николаевну пить чай. Она лежала на кровати — прямо в шубке, в платке. Глаза ее были закрыты. Светлые волосы выбились из-под платка. Дышала она ровно и спокойно. Она спала.