Сын эрзянский. Книга вторая
Шрифт:
От этого внезапного простора, тишины, близкого человеческого жилья у Степана закружилась голова. Он больше не мог идти, ноги подламывались. Где-то уже близко лаяла собака, слышался и звонкий ребячий голос...
«Отдохну немного...» — решил Степан. Он снял проклятый ящик со спины, положил его и сам лег прямо не обочине на пыльную траву. Какая блаженная сладость полилась по всему утомленному за день телу!.. Степан не чувствовал ни земли под собой, ни ящика под головой, — все было мягче райской перины. Он куда-то поплыл под вечерним небом, на котором уже выступили первые бледные звездочки. И в гаснущем от усталости сознании мелькнули прощально
Степан плывет под мерцающими теплыми звездами в свою прекрасную Даль, и большой ковш Медведицы дарует ему прохладу родниковой воды из бочажка у Бездны. И как звенит живой ночной простор вокруг Степановой плывущей лодки: и ночные кузнечики, и дергачи, и легким стремительным аллюром несутся по кругу быстроногие кони!..
Степан просыпается от близкого топота и людского гвалта. Это похоже на какой-то страшный обвал, на крушение.
Вокруг него стоят человек десять верховых. Кричат, размахивают кнутами или хворостинами, и кто бос, кто в исподней рубахе, без картузов. И все точно безумные, точно ночные дьяволы, нечистая сила. Или они снятся ему?..
— Это не иначе, как из ихней компании! — кричит здоровенная хриплая глотка.
— Отстегать как следует кнутом! — вторит ему визгливый петушиный голосок. И тотчас щелкнули плетки, Степан зажмурился.
— Погодите, мужики, так нельзя, надо сперва разобраться, — раздается вдруг спокойный голос.
— Чего там разбираться, стегани его разок-другой, он сразу заговорит!
— Пока его стегаешь, те уйдут — коней-то нет!
— Айда, ребята, дальше, тут нечего стоять, они не успели далеко уйти! — крикнула здоровая глотка, и тяжелый топот копыт сотряс землю. Но возле Степана остались пожилой рыжебородый мужик и двое молодых парней. Они словно надеялись, что вся истина здесь, и не поспешили за ватагой. Пощелкивая кнутами, они встали перед Степаном.
— Говори, вражий сын, куда подевали лошадей?! Если не скажешь, сейчас отстегаем вкровь!
— Погоди ты, Ванятка, — сказал темнобородый мужик. — Парень вовсе без памяти, да и не цыган будто бы...
— Один корень у этих бродяг! — не сдавался Ванятка, потому что рука у него зудела.
— Ты не цыган? — спросил у Степана мужик. — Ты чего тут в поле ночью делал?
— Спал, — признался Степан.
Ванятка презрительно засмеялся, потому что, по его понятию, в поле спят только воры и цыгане.
— Да отлупить его!..
— Да погодь ты, — крикнул мужик. — А как ты сюды попал? — спросил мужик у Степана.
— Я вчера шел из Ардатова, в поле меня настигла ночь, решил здесь заночевать, — стал рассказывать Степан.
— Из Ардатова, говоришь? Но здесь и близко нет дороги на Ардатово. Тут, парень, чего-то не так. Ты что-то путаешь, — усомнился мужик.
— А я что говорю! — торжествовал Ванятка.
— Я шел без дороги, лесом,— оправдывался Степан.
— Добрый человек без дороги не ходит. Так что мы тебя поведем в село, — вынес решение мужик. — Там разберутся, — добавил он. — Пошли. — И сам залез на смирную толстую лошадь.
Степан взвалил ящик на плечо и поплелся,
— Ночью тут на лошадях не проезжали, не видел? — спросил мужик.
— Видеть я не видел, но вроде слышал, как поблизости проскакали на лошадях, — сказал Степан. — А точно не помню — когда, я спал.
— А что это у тебя за ящик?
— Это стекло, я стекла по деревням вставляю.
— Ну, точно! — обрадовался Ванятка на лошади. — Он вот пройдет по селу, посмотрит, что и как, потом передает своим товарищам. Точно, это из той компании!..
— Ты врешь! — сказал Степан из-под ящика.
— Иди, иди, там разберемся.
Когда Степана вели по улице, ребятишки бежали за ним и кричали: «Конокрада поймали!», «Конокрада ведут!» Женщины выходили посмотреть на «конокрада». Степан шел с опущенной головой, неся на плече ящик. Его привели в дом для заезжих, присматривать за ним остался десятский, седой заспанный старик в сером зипуне, с увесистой палкой в руках. Палку он держал на манер ружья.
— За какое дело ты взялся, парень, — начал он внушать строго. — Разве конокрадством человек может долго промышлять? Уведешь одну лошадь, на другой поймают, и тут тебе конец. Потому что конокраду нет прощения.
— Я, дедушко, не конокрад! — старался Степан убедить старика.
— А кто же ты, как не конокрад? Зерно воровать пешком не ходят, потому что мало его унесешь. Стало быть, ты самый настоящий конокрад!
— Зачем ты так говоришь, меня же не поймали на воровстве...
— Хе-хе, парень, если бы тебя поймали, ты бы и не дышал. А теперь вот приходится тебя сторожить.
Степан замолчал. Если человек уперся, ему все равно не докажешь, потому что он не хочет ничего другого и понять. Степан сидел на лавке в пустой избе и мучительно думал, как теперь вырваться на волю и пойти дальше. Тогда он уже не будет ночевать в полях возле деревни, а попросится на ночлег в дом.
К концу дня привели настоящих конокрадов. Их нагнали где-то в Ардатовском лесу. И весь обратный путь их гнали пешком и стегали кнутами. Их было двое. По черным бородам и смуглым лицам в них можно признать цыган. Один пожилой, другой помоложе. Исхлестанные кнутами, они еле держались на ногах. Из носа пожилого цыгана тонкой струйкой сочилась кровь. Перед окнами заезжего дома их сразу же окружила плотная толпа. Все зло орали, а потом начали бить. Били чем попало — палками, кулаками, кирпичами. Били все — мужчины, женщины, дети. Цыгане повалились на землю. Люди мстили за кражу в тяжелых трудах нажитых лошадей. Это понимал Степан, но сердце у него дрожало — ведь били людей!
Про него самого на время забыли. Старик-десятский, который сторожил его, тоже вышел из избы и принял участие в расправе над конокрадами. Он размахивал своей палкой, взвизгивал, бодря озверевшую толпу.
Наступили сумерки. Толпа постепенно рассеялась. Перед казенной избой остались лежать на истоптанной и окровавленной траве два неподвижных тела. Какая-то сердобольная женщина принесла от колодца ведро холодной воды и окатила избитых цыган. Потом двое мужиков перенесли цыган в избу, где в одиночестве сидел Степан, и положили их на пол. На Степана они и не посмотрели, Степан не знал, сторожит ли его кто-нибудь. Может, сторож сидит на крыльце? В избе стало темно. Цыгане на полу лежали без движения, словно брошенная одежда.