Сын эрзянский. Книга вторая

Абрамов Кузьма Григорьевич

Чувство страха и отвращения ко всему на свете все больше и больше охватывало его. Он знал злых людей, но озверевших еще не видел. И сердце его леденело от мысли, что утром люди придут и убьют его, как убили этих цыган... И отчего-то ему вспомнился вдруг Колонин, его пьяная, злая ненависть к красоте, которую с особенной жаждой терзают люди. Может быть, Колонин тоже видел, как бьют конокрадов?..

В темноте послышался стон. Потом голос: «Пить». Степан принялся шарить по избе в поисках ведра, борясь со страхом. Ничего не найдя, он вышел на крыльцо. На крыльце, привалясь на ступени, сидели двое мужиков.

Они спали. Но один тут же открыл глаза.

— Тебе чего?

— Там один... просит пить, — сказал Степан.

— Пить? — переспросил мужик и подтолкнул товарища. — Слышишь, цыган хочет пить.

— Ну так принеси, коли хочет, — ответил ему товарищ.

— В картузе, что ли, я принесу?

Повздорили немного спросонок, но вот один пошел к пожарному сараю за водой. Степан присел на ступени.

— Настоящие воры нашлись, так для чего меня держите здесь? — спросил он у другого мужика, который опять уже задремывал.

Караульщик зевнул и сонно сказал:

— Я почем знаю. Не я тебя сажал. Меня поставили на караул, я и караулю.

— Я никакой не вор, я шел но своим делам...

— Завтра приедет начальство, оно разберется и с тобой, и с цыганами.

— Какое начальство? — встрепенулся Степан.

— Становой пристав али урядник.

Степан притих. Вот оно как все вышло!..

Вернулся второй караульщик с ведром воды.

— Иди напои их, — сказал он Степану.

Но напоить пришлось лишь одного, второй продолжал лежать без движения. Степан поставил ведро на пол у изголовья цыгана и наклонился к его лицу. Цыган со стоном и оханьем повернулся на бок, немного приподнялся, вытянув голову, и долго пил через край. В темноте вода заливала ему лицо, плескалась на пол. Слышно было, как его зубы стучали о железо ведра. Напившись, цыган с большими усилиями приподнял тело и сел, упираясь руками в пол. И, посидев так, вдруг опять качнулся и, как сноп, повалился, стукнувшись головой о стену.

— Обмолотили мои косточки, — хрипуче простонал он и затих до утра.

11

Утром стали собираться люди, в основном бородатые старики, которым дома делать было нечего. Двое десятских намерились поднять цыган и посадить на лавку. Сначала перетащили молодого, прислонили спиной к стене. Цыган сидел, точно мочальный тюк — вот-вот снова рухнет на пол. Один из десятских плеснул из ведра себе на ладонь и смыл с лица цыгана запекшуюся кровь. Затем они подошли ко второму, тронули его и тут же отпрянули.

— Э-э, старики, он того, окоченел. — И на лице десятского показалась горестная печаль, точно это умер его родственник.

Цыгана тронули и другие, словно сами хотели убедиться в смерти человека.

Молодой цыган все так же бессознательно качался на лавке и не падал.

— Что же теперь делать? — сказал вчерашний десятский с той же палкой в руках.

— Ответ держать, вот что делать! — произнес пожилой мужик с светлой окладистой бородой, которого вчера Степан не видел ни в поле, ни в толпе людей.

Старики поежились, нахмурились и подались вон из избы. Вскоре остались лишь двое десятских и тот светлобородый мужик, который сказал об ответе. Давеча

он все поглядывал на Степана, а теперь присел рядом на лавку,

— Ты, парень, из каких сторон к нам прибился? — тихо спросил он.

— Из Алатыря, — ответил Степан.

— Сам-то ты городской али сельский?

— Сельский.

— Стало быть, в крестьянском деле понимаешь?

— Немного понимаю, — не сразу ответил Степан, стараясь угадать возможное направление беседы.

— Этим, значит, ты не товарищ?

— Я никогда их не видел.

— Охотно верю, парень, да если бы ты был из ихней компании, не сидел бы до утра в этой избе, долго ли открыть окно и убежать здоровому и небитому...

Степан взглянул на одинарные рамы. Мысль о побеге ни разу не приходила ему в голову, и теперь он даже укорил себя за это.

— Так-то вот, парень, ты еще зелен, — опять заговорил мужик. — Мы тебя еще вчера хотели отпустить, когда привели этих, да староста запротивился, пусть, говорит, посидит до начальства. — Он кашлянул, провел рукой по широкой бороде и заговорил дальше: — Вот чего хочу тебе сказать: иди ко мне в работники. Я не думаю, что от этого ящика со стеклом тебе большая польза... У меня две лошади, будешь пахать. В доме с тобой будем два мужика. Работы мало, кормить-поить — это сколько хочешь...

Степан молчал.

— Знамо, работать у меня будешь не за так, положу тебе денежную плату, — убеждал добрый мужик.

Денежная оплата заинтересовала Степана. Ему еще никто никогда не обещал вперед денег за работу. Но что-то все еще ему страшно было. Может, он не остыл от ночного ужаса перед той озверевшей толпой? Да и цыган мертвый лежал на полу перед ним. Его убили люди из этого села...

И он как-то бессознательно покачал головой.

— Ну, тогда смотри, придется тебе иметь дело со становым, — проговорил мужик.

— Чего мне бояться пристава, я ни в чем не виноват, — сказал Степан.

— Эх, парень, если бы становые разбирались, кто виноват, а кто не виноват!.. — Он вздохнул. — Может, и этот вот не виноват, — он кивнул на мертвого цыгана, — да что теперь...

Степан вздрогнул. — Ну, жди тогда пристава, — сказал мужик и, захватя в горсть свою бороду, пошел из избы.

Становой пристав приехал далеко за полдень — к общественной избе подлетела пара запотевших, темных гнедых в легком тарантасе. А вот и сам становой грузно вошел в избу, стукнув о порог саблей. Все находящиеся в избе мужики поднялись с лавки и безмолвно стояли, точно готовы были слушать обедню. Староста, крупный рыжебородый мужик, выступил чуть вперед, десятские жались у него за спиной. Один Степан сидел да еще цыган, а другой был мертвый.

— Студент?! — вдруг крикнул пристав, вперив глаза в Степана и весь багровея лицом, — должно быть, пристав пуще всего на свете ненавидел студентов.

Староста делал знаки, но Степан их не понял, как не понял и что такое — студент.

— Встать, собачий сын! — взревел пристав. — Ах, ты, казанское охвостье!.. — кричал он, хотя Степан уже стоял, бледный от страха.

Должно быть, этот страх на лице «студента» сразу успокоил станового — он заговорил со старостой о цыганах. Потом он сам ткнул сапогом мертвого, убеждаясь.