Сын эрзянский
Шрифт:
В то утро, когда выгоняли стадо, бабушка Орина пришла к Нефедовым звать Дмитрия.
— Пойдем, соседушка, помоги поднять корову, сами не можем справиться.
За эти годы она заметно постарела. Лицо ее сморщилось, рот ввалился, глаза еле видели и не переносили света. Платок на кокошнике повязан так, что передний край его опущен пониже бровей, чтобы прикрыть глаза. Она смотрела только себе под ноги, куда ей надо ступить. На улице было прохладно и сыро. Дмитрий надел зипун и пошел к соседям. Бабушка Орина ввела его во двор. Здесь, под плоским навесом, возле лежащей коровы суетилась вся семья
— Погодите, — остановил их Дмитрий. — Таким ладом не поднять ее, можете веревкой повредить вымя. Под нее надобно просунуть слегу.
Хозяин, старик Назар, высокий, рыжебородый, немного сутулый, отпустил конец веревки, за которую держался, и послал сына на зады за слегой. Пока тот ходил, старик Назар и Дмитрий немного поговорили о весенних делах.
— И не думай вовремя выехать на пахоту, если вот так же придется поднимать лошадь,— проговорил старик Назар.
У Дмитрия лошадь была в добром порядке. Он не держал ее впроголодь. Сам с детишками сидел без хлеба, но лошадь кормил.
— Вот появится зелень, все станут на ноги — и люди и коровы, — сказал Дмитрий.
Старик Назар наклонился к корове и жилистой рукой потрепал ее за шею. Корова подняла голову и тяжело вздохнула.
— Да и встанет, молока от нее не жди, пока не заполнятся межреберья мясом.
Слегу просунули под корову, снизу подперли ее. Корова сдвинулась с места. Ей помогли, она встала на ноги, раскачиваясь из стороны в сторону. Чтобы она не свалилась, с двух сторон ее придерживали отец с сыном и вывели со двора. Дмитрий шел за ними до своего двора. Стадо собирали на перекрестке у большого проулка. Когда все вывели скотину, Охрем погнал стадо в поле. Дмитрий с болью наблюдал, как люди, проводив свою скотину, возвращались по дворам. Ему в эту весну провожать было некого. Марья с горя даже не выходила под окна, сидела в избе. Не вышел бы и Дмитрий, если бы не позвали помочь.
Марья с Фимой, поставив ткацкий стан, готовили основу. Иваж у стола строгал ножом, что-то делал для Степы. Дмитрию показалось, что дверные петли начинают повизгивать, он вернулся во двор и принес мазницу с дегтем. Покапал с помазка на петли, раза два похлопал дверью.
— Подняли корову Назаровых? — спросила Марья.
Дмитрий ничего не ответил, снял зипун и, тяжело ступая, прошел к столу. Когда он был не в духе, обычно сидел за столом и думал. Марья в такие минуты ни о чем не заговаривала с ним; затихали и дети.
В избу неожиданно вошла Васена и остановилась недалеко от двери, слегка удивленная. Ткацкий стан Марья в этом году поставила на место коника, который Дмитрий на время вынес во двор. Так в избе стало все же попросторнее, чем раньше.
— Что вы ставите первым — портяночный холст аль рубашечный? — спросила Васена, наклоняясь к основе, которую натягивали на стан.
— Портяночный, — ответила Марья. — Чай, видишь — толстые нитки.
— У тебя, Марья, не поймешь, все нитки тонкие, — отозвалась Васена. Она немного помолчала и попросила: — Дала бы ты мне, Марья, на время бердо. Я тоже с дочками поставила стан, начинаем ткать... Отделили нас Савкины
— Что же не заставишь Охрема сделать? — спросила Марья.
— Охрем умеет вырезать лишь собачьи головы, — сказала Васена, безнадежно махнув рукой.
Они вышли в сени. Марья вынула в чуланчике из мешка несколько бердер, дала Васене выбрать, какое ей нужно, и проводила ее до ворот. Уходя, Васена онять заговорила об Охреме:
— Теперь вот день и ночь точит меня, чтобы я родила ему сына. Как же я могу родить сына? Что даст бог, то и рожу.
— Долго еще осталось ходить? — спросила Марья, чтобы поддержать разговор.
— Кто знает, с месяц, пожалуй, еще похожу.
Марья поторопилась попрощаться с Васеной. На дворе было холодно, и она замерзла бы, легко одетая.
Под вечер к Нефедовым зашел сосед Назар. Он снял у порога шапку, перекрестился и, оглядывая избу, спросил:
— Знать, не вовремя пришел, хозяина не видно?
— Присаживайся, дядя Назар, хозяин сейчас будет, вышел напоить лошадь, — сказала Марья.
Они все еще с Фимой возились у стана, налаживали основу.
— Ваши уже начинали ткать? — спросила она, чтобы занять гостя.
Старик Назар провел рукой по густой бороде:
— А кому у нас ткать-то, одна сноха, Орину не считай. За что ни возьмется, все перепутает... Стара стала.
Со двора пришел Дмитрий, поставил пустое ведро под лавку в предпечье и, как был в зипуне, сел на свое обычное место за столом.
— Чего хорошего принес, дядя Назар? — промолвил он.
Старик Назар опять провел рукой по бороде, но с ответом не торопился. Значит, собирается сказать что-то особенное.
— Пришел тебе сообщить хорошую новость, — заговорил наконец Назар.— Прослышал я от добрых людей, что за рекой Сурой есть большая пустошь, около речки, между лесом. И пустошь ту не возбраняют заселить. Вот я и удумал, чего ради мы тут живем, на сухом юру — ни воды у нас нет, ни сена, а о лесе и говорить нечего.
Дмитрий молчал еще дольше Назара. Вечерние сумерки сгущались. Марья оставила ткацкий стан и принялась готовить ужин. Воспользовавшись свободной минутой, Фима выскользнула на улицу. Степа складывал на печи липовые чурки, которые положили за трубу сушиться на лучину. Марья, не дождавшись, когда Дмитрий соберется ответить Назару, вмешалась в разговор сама:
— Для чего нам уходить от насиженного места куда-то на сторону?
— Место можно и новое насидеть, было бы что подбросить под себя, — пошутил Назар.
Он не придал значения словам Марьи. Мало что ляпнет баба. Вот что скажет хозяин. Но хозяин еще не мог что-либо сказать. Уж больно дело-то такое, со всех сторон надобно обмозговать.
— Толку нам в сене мало, ни коровы у нас, ни овец, — опять вмешалась Марья.
— Чай, не всю жизнь собираетесь прожить без коровы и без овец? — сказал Назар басовито, его стало раздражать молчанье Дмитрия. Тот наконец отозвался:
— Это следует обдумать...
Когда он провожал Назара и они ненадолго задержались у ворот, он снова повторил: «Следует обдумать...» Разумеется, с родного гнездовья трогаться куда-то в неизвестность — дело не шуточное... «Это надо обдумать...» — сказал Дмитрий теперь уже самому себе.