Сын эрзянский
Шрифт:
— Придется перезимовать в темноте, — сказал Дмитрий, помешивая угли.
Дед Охон помедлил и сказал:
— Понимаю... — Опять помедлил. — Ты лучше скажи, что у тебя нет денег и тебе не на что купить стекла. Так-то оно будет вернее. А то вертишь вокруг всякой там темноты.
— Ничего я не верчу, сам ты заговорил об этом, — сказал Дмитрий. — Коли знаешь, что у меня нет денег, зачем об этом и спрашивать.
Они помолчали. Дмитрий чувствовал, что старик неспроста заговорил об окнах, видимо, хочет предложить ему денег на покупку стекла. Нет уж, от него денег он не примет. Ему и без того не расплатиться с ним за все, что сделал он для его семьи.
Дед Охон потянулся за углем для трубки и, раскуривая ее, сказал:
— Ты не хочешь попросить у меня денег?
— Мне сейчас деньги не нужны. Я столько
— Тогда как хочешь, сиди в темной избе. Но вот Иважа следует оженить, этого ты запретить не можешь... Бывает же такое, когда иного выхода нет, как оженить парня.
Дмитрий не понимал, почему Охон заговорил об Иваже. В отношении сына он был спокоен. Они с Марьей это дело уже обдумали. Конечно, Иважу подошло время жениться. Марья для этого и пошла в Алтышево, чтобы посоветоваться с родней о невесте для него. Но это дело не так скоро будет слажено. Все же слова старика насторожили его.
— Что так, дед Охон, чай, Иваж ничего такого не сделал? — осторожно спросил он.
Старик усмехнулся:
— Чего может парень сделать девушке, чай, сам знаешь.
Дмитрий заелозил на соломе. Ему ни с того ни с сего вдруг вспомнился случай с женщиной в сарае. Он кашлянул несколько раз, зачем-то тронул на голове шапку, еще кашлянул.
— Мужик и баба в этом деле одинаковы.
Дед Охон недовольно тряхнул бородой.
— А если они не понимают того, что делают, тогда как?
— Кто не понимает? Иваж не понимает? Что он делает? — встревожился Дмитрий.
Он привстал на соломе, ожидая, что старик выскажется яснее. Но дед Охон больше ничего не сказал. Он выбрал из трубки пепел, положил се рядом с собой на пол и лег на солому. Дмитрий оставался сидеть, раздумывая над тем, что сказ старик. К чему это он клонит? Долго сидел Дмитрий, угли в костре покрылись золой. Он собрал их в кучу и присыпал песком и тоже лег на солому. Иваж не выходил у него из головы. Сделать свадьбу — это все равно что построить еще одну избу. Расходов будет не меньше. Он глубоко вздохнул и окликнул деда Охона, чтобы спросить обо всем прямо. Старик не отозвался, притворился спящим. А может, действительно уже уснул.
В михайлов день к Нефедовым в избу собралось все население небольшого поселка, состоящее из четырех семей. Марья на шестке разожгла целую кучу лучины, затем кочергой их продвинула внутрь печи, наложила туда же сухих дров, и они ярко запылали. Труба тянула хорошо, огонь бойко лизал дрова, превращая их в тепло и пепел.
Взрослые недолго пробыли у Нефедовых, посмотрели, как топится новая печь, и стали расходиться по домам. Ребятишки оставались до самого вечера. Опалубка внутри печи, сделаная из толстого кругляка и досок, сгорала не быстро, так что печь топилась долго. Назаровы близнецы хотели остаться ночевать, но вечером пришла Пракся и погнала их домой. Самыми последними ушли Иваж с Ольгой и Фимой. Иваж пошел спать на сеновал, а Ольга с Фимой — в баню к Кудажиным. В бане куда теплее, чем в избе. Ольга все время говорила об Иваже, хвалила его. Лучше Иважа, говорила, нет парня. Фиме надоели ее бесконечные разговоры об одном и том же. Ее брат хороший парень, но зачем об этом так много говорить? Вместе с тем Фима замечала, что брат тоже частенько заглядывается на Ольгу. Стоит Фиме куда-нибудь отлучиться или отвернуться, Иваж уже тянется к Ольге, пожимает ей руки. Каждый вечер приходит к ним в баню, сидит до полуночи и никак его не выпроводишь. А то еще взяли такую повадку, посидят немного и выпроводят Фиму из бани. Иди говорят, прогуляйся, нам надо кое о чем потолковать. А о чем можно толковать в темной бане? Им небось тепло, а ты из-за них гуляй на морозе... Все же Фима не сердилась на них. Когда на улице было слишком холодно, она заходила погреться к Кудажам. Раз как-то у них даже заснула. Проснулась, смотрит: Кудажевы женщины уже встали и затапливают печь. Выскочила она из избы и побежала в баню, а они вдвоем спят на полатях как ни в чем не бывало. «Мама тебя не видела?» — спросила потом Ольга, когда Иваж ушел в свой сарай. Где же ей видеть, Фима сидела у самой двери и тут же ушла, как только Кудажевы женщины принялись вздувать на шестке огонь... После этого они перестали отсылать ее — уходили сами. Побудут где-то, потом придут обратно. Но для Фимы это не лучше. Попробуй-ка посидеть одна в темной бане. Она до смерти
На второй день после того как затопили печь, Марья запретила Фиме ходить в баню.
— Довольно бегать по людям, теперь можно спать в своей избе, — сказала она.
Фима со Степой укладывались на полатях. В избе было холодно. С вечера еще ничего, кое-как отогревались под хлопяным одеялом, но к утру холод пробирается и под одеяло. И все же Фима была довольна. Теперь ей не придется сидеть в темной бане в ожидании, когда где-то наговорятся Иваж с Ольгой.
Из Алтышева Марья принесла с собой на племя маленького поросенка, которого дал ей отец, старик Иван. Дмитрий соорудил для него под коником куток. До весны как-нибудь продержат там, а весной выпустят на волю. Кроме того, старик Иван дал дочери немного денег на покупку стекла. Не сидеть же им всю зиму в темной избе. Дмитрию не понравилось, что Марья взяла деньги. Их все равно когда-нибудь надо возвращать. А долгов и без этого набралось большие, чем следовало. Он сдержанно передал жене разговор с дедом Охоном об Иваже. Казалось, Марья не думала об этом, но вечером, когда Иваж стал собираться ночевать в сарай, она сказала:
— Хотя в избе немногим теплее, чем в сене, все же ложись в избе. Хватит вам бегать по чужим баням да сараям.
— Что же, на улицу нельзя выйти? — сказал Иваж.
— На улицу иди, никто тебе не запрещает, а спать приходи домой.
Иваж недовольно прикусил губу.
Дмитрий не обратил внимание на этот разговор. Молодые парни часто ночуют в сараях, конюшнях, уходя из тесных изб, кишащих клопами. Так что ничего особенного в том не было, что Иваж ходил спать в сарай. Необычно то, что Марья это ему запретила.
Марья наедине поведала мужу о попытке подыскать сыну невесту. Попытка оказалась удачной. Есть на примете подходящая девушка из хорошей, работящей семьи. Осенью ей исполнилось шестнадцать лет. Так что в будущую осень можно будет ехать сватать.
— До того времени немного окрепнем, обживемся, корова отелится, поросенок подрастет, — закончила Марья.
Дмитрий покусывал свисавшие ко рту концы усов и одобрительно кивал. Знамо, знамо, именно так. А как же иначе?..
Из Алтышева Степа вернулся тоже не с пустыми руками. Его двоюродные братья, живущие с дедом Иваном, Иваж и Володя, подарили ему хорошего щенка. Мать всю дорогу ворчала, зачем он несет с собой эту надоедливую тварь. «И вовсе не тварь, а хорошая собачка, — думал Степа. Подрастет, она задаст этим двойняшкам, забудут насмехаться...» Но щенок пока был маленьким и слабым. Степе всю дорогу пришлось нести его под шубейкой. Несколько раз он пробовал пускать щенка на дорогу. Тот вертелся на месте, тыкал мордочкой в снег и жалобно скулил. Степе становилось жаль его, он сажал щенка себе на грудь под шубейку. Когда дошли до дома, мать велела оставить его в сенях. Степа постелил в углу соломы и посадил щенка там. Щенок скулил до самого вечера. Степа несколько раз выходил, грел его под шубой, а потом, чуть ли не со слезами, отрывал его от себя и сажал в угол на солому. Щенок сразу же начинал дрожать и выть. Может быть, он так провыл бы несколько ночей и испустил бы дух от холода, не случись в один из вечеров зайти к ним Охрему с Васеной. Охрем, увидев щенка, велел Степе занести его в избу. Степа взглянул на мать и заручился ее молчаливым согласием.
Охрем поставил щенка на лавку и посмотрел, как тот уверенно нащупывал лапой ее край. Затем он ощупал щенка, зачем-то подул ему в морду и сказал:
— Эту собаку, дружок, следует держать в теплом месте, тогда она лучше станет лаять. В холодных сенях она привыкнет скулить и вырастет трусливой собакой. Как назвал его?
Охрем держал щенка на коленях и ласково гладил его темную блестящую спинку. Щенок от удовольствия закрывал глаза, тихо поскуливал и шевелил маленьким, точно прутик, хвостом.
— Вот подойдет Иваж, придумаем вместе с ним, — ответил Степа.
— Ты назови его давителем волков. Видишь, какие у него уши? Этот, когда вырастет, точно будет давить волков.
— Кличка-то очень длинная, и не выговоришь, — давитель волков, — заметил Степа.
— Погоди, это по-русски произносится как-то короче. — Охрем взглянул здоровым глазом в потолок и начал вслух вспоминать нужное слово: — Волка есть... волка ест...
Помог дед Охон.
— Не волка ест, русские такую собаку называют Волкодавом.