Сын эрзянский
Шрифт:
— Дед Охон расспрашивал, — тихо отозвался Иваж.
— У кого он расспрашивал, у родителей? Разве они скажут о себе плохое?
— На что свадьбу думаете справлять? Знать, вы очень богаты с дедом Охоном? — вмешался до того молчавший Дмитрий.
— Дед Охон все взял на себя. Говорит, не трогай родителей, у них все равно ничего нет...
Это сообщение немного разрядило обстановку. Что верно, то верно, Дмитрий в настоящее время был не в состоянии справить свадьбу. Лицо его заметно посветлело. Марья тоже обмякла, вытерла глаза и предложила сыну поесть. Тот отказался, ему надо торопиться обратно в город. Не
Наутро Дмитрий с Марьей поехали на свадьбу. Фиму с собой не взяли. Какая уж там свадьба в городе. Марья не ошиблась. Народу собралось мало. Со стороны невесты пришли ее родители и брат с женой. Родни в городе у них не было, так же, как и у Нефедовых. В Алтышево решили не сообщать, хотя этим и обидят родню жениха, но оттуда могли приехать человек десять, а помещать их некуда.
В первый день свадьбы гуляли на своей квартире, второй день — в доме невесты. Марье свадьба не понравилась, прошла она без эрзянских свадебных песен и плачей невесты. Как только пришли с венчания, сразу уселись за стол. Невеста, правда, была видная: высокая, белолицая, но то, что она одета по-русски, Марью огорчало.
Возвращаясь с Дмитрием домой, она всю дорогу ворчала:
— Такая красивая эрзянка, а надругалась над собой, нарядилась в эти темные тряпки.
— Живя в городе, не эрзянскую же руцю ей надевать? Смеяться над ней будут, — возразил Дмитрий.
Она ему тоже понравилась, не чета Ольге. Понравились и ее родители. Люди степенные, деловитые. Отец работает на лесопилке и, как Дмитрий, не любит болтать лишнего. Так вот и женили своего первенца Нефедовы.
...После масленицы Дмитрий стал собираться в дорогу. Подобралась артель из двенадцати человек. Своих, новоземельных, трое, алтышевских — девять. Марья сушила ему сухари из ситного хлеба, испеченного на молоке, сшила для него порты из толстого портяночного холста и покрасила черной краской. Порты получились не хуже, чем из магазина. Дмитрий укрепил лапти пеньковой бечевкой, собрал верхнюю одежду. Отправиться решили по зимней дороге. Пока дойдут до Волги, она вскроется. В это время в приволжских городах и нанимают работников на баржи, пристани, пароходы.
Охрем несколько раз напоминал Дмитрию, что им надо сходить в Алтышево. Там Охрема не знают и без Дмитрия местные старики разговаривать с ним не будут. У Нефедова со сборами на Волгу своих дел было немало. Все же он выбрал день посвободнее. В это утро Марья приготовила овсяные блины. На масленицу их часто стряпают, почти целую неделю. К столу пригласили и Охрема с Васеной.
Степа сидел за столом и с изумлением наблюдал, как дядя Охрем, оторвав от изрядной стопки блинов порядочный кусок, без труда отправил его в рот.
— Дядя Охрем, а солонину сможешь засунуть в рот? — простодушно спросил он.
Фима прыснула в горсть и тут же получила шленок от матери. Досталось и Степе за свой вопрос.
Лишь один Охрем был невозмутим:
— Не пробовал, возможно, и засунул бы, — серьезно ответил Охрем и рассказал, как в Баеве однажды он поспорил на два десятка яиц, сможет ли засунуть в рот шапку, и выиграл.
— А куда девал яйца? — спросил Степа.
— Как это куда? Съел, понятно...
— Все сразу?
— Не домой же их нести. Тут
Взрослые в Баеве хорошо помнили эту историю и лишь улыбались. Но Степу удивило, что дядя Охрем за один присест съел двадцать яиц.
Дмитрий с Охремом ушли в Алтышево. Фима села прясть, Степа что-то притих у коника. Марья крикнула сыну:
— Вышел бы на свежий воздух, трубу рано закрыли, угоришь!
Она подошла к конику.
— Степа, ошалел, что ты делаешь?
У Степы лицо от натуги покраснело. Он вытащил изо рта варежку и втянул в себя воздух.
— Шапка все же не полезла, попробовал засунуть варежку. Варежка полезла! — доложил он, сияя.
Марья всплеснула руками:
— Посмотрите на этого бестолкового! Наслушался рассказов дяди Охрема и запихал в рот варежку.
Над Степой посмеялись и выпроводили его с Волкодавом из избы.
На улице тепло. С крыш капала талая вода. Снег мокрый. Назаровы близнецы возле своего двора катали снежные глыбы и складывали из них горку. Здесь у них, на новой земле, нет горок и кататься негде, если не считать льда на реке. Но он всю зиму лежит под глубоким снегом.
Степа не пошел к близнецам. Ему надоело их вечное поддразнивание. С Волкодавом лучше. Он и без этих насмешников бабу вылепит.
Близнецы, заметив Степу, стали звать его. Но Стела сделал вид, что не слышит их. Он скатал большой ком, поставил его перед крыльцом и принялся катать ком поменьше. Этот, меньший, он поднял на большой, подтесал их с боков лопатой, получилось вроде человеческой фигуры. Теперь нужно насадить голову. Для этого надо скатать небольшой круглый ком.
— Не поможешь нам построить горку, не пустим тебя на ней кататься! — крикнул Петярка, подойдя близко ко двору Нефедовых.
— И не пойду! — отозвался Степа, принимаясь накатывать третий ком.
На помощь к брату подоспел Михал. Он похвалился, что у них с Петяркой есть красивая игрушка.
— Иди сюда, покажем тебе таташку! [12]
— Откуда она взялась у вас?
— Отец принес из города!
Этого Степа выдержать не мог, оставил начатый ком на половине, пошел к близнецам. У него еще никогда не было своей таташки. У Фимы есть маленькие, кругленькие. Она ими частенько играет в праздник. Подбросит одну кругляшку вверх и, пока та падает, она быстро со стола хватает следующую и ловит подброшенную. И так, пока не подберет все кругляшки со стола. Фима держит их в кузовке, где лежат ее тряпичные куклы, Степе не дает даже посмотреть. А среди них бывают очень красивые, с золотыми полосочками, красными цветочками, ягодками...
12
Осколок от фарфоровой посуды.
Таташка близнецов была красивая. На одной стороне ее красовался пышный цветок, как будто шиповника, с другой стороны торчал кусочек фигурной ручки, весь в золотых колечках. Степа не успел как следует разглядеть таташку, как Петярка спрятал ее в карман, сказав при этом:
— Пусть пока полежит у меня, после отдам тебе, Михал.
Степа принялся упрашивать близнецов, чтобы они дали бы ему подержать ее в руках.
Михал был характером помягче:
— Петярка, дай ему, пусть подержит.