Сын Моржа и Куницы
Шрифт:
Голые стены из здоровенных керамических блоков, рыже-красных с чёрными подпалинами, поднимались метра на три-четыре. А там переходили в арки сводчатого потолка, сложенного из кирпичей привычного размера.
В стены, под сводами, вделали толстые деревянные балки. Цельные чёрные стволы, кажется, опалённые на огне, прошивали подпотолочное пространство поперёк коридора. Ошкурёные и даже опиленные под квадратное сечение, но работа грубая, небрежная. Кое-где аж короткие сучки торчат.
Похожие деревянные балки и на первом этаже попадались, хотя там
Пониже балок на стенах там и сям виднелись чёрные рога с пузатыми стеклянными шарами, которые тускло светились, бросая жёлтые пятна на кирпич и гранитные плиты пола.
Балашов в коридоре остановился, кинул внимательные взгляды по сторонам.
Насторожился и Егор, не зная чего и ожидать.
В цоколе было сумрачно и тихо, лишь слышалось как в левой части здания что-то негромко, но мощно гудит. Ну и что-то недалеко странно и неравномерно постукивает. Этак «тук-тук», «тук», «ту-ук-шарк», «тук-тук-хрясь!».
После очередного «хрясь» где-то слева за поворотом взгоготали на два голоса.
— Старики-разбойники, — бросил Балашов и мотнул головой: — Топаем!
И буквально через десяток-другой шагов свернул налево, в проход, который наверху вёл бы во внутренний двор. А здесь проход сузился до коридорчика, который вильнул направо и налево и вывел к трём большим дверям, одна из которых, справа, оказалась распахнута.
За дверью открылась взгляду узкая комната с парой кроватей, тумбочек и преогромнейшим количеством высоченных стеллажей. Стеллажный лес вздымался вдоль стен, сплетался на потолке и опускался низкими арками.
Присмотревшись, Егор понял, что комната не так уж и мала. Всяко больше чем у Зорко.
Дело в стеллажах, это они тяжко стискивали пространство. На полках нашлись груды небрежно набросанного железного лома, деревянные ящики, разноцветные картонные коробки, мутные зелёные бутыли, банки из темно-рыжего стекла со стеклянными же крышками, дерюжные мешки, полотняные свёртки и кульки из серой бумаги.
Всё это давило, нависало, грозилось рухнуть и погрести под собой.
Казалось, здесь и вздохнуть-то — великий подвиг. А уж руки расставить и вовсе невозможно, поломаешь. Тут сам воздух казался тяжёлым, тёмным. Тускловатые лампы на потолке не могли разогнать полумрак.
Однако, местным обитателям всё было нипочём.
Они не только организовали стеллажный лабиринт и хаос на полках. Они жили на этом складе. Выгородили место для пары укрытых ширмочками кроватей, принесли стулья, поставили комод и пару тумбочек. А главное — втиснули длинный рабочий стола, над которым развесили аж три лампы и пяток направленных светильников.
Стол завалили грудами пыльных томов, свитками заляпанных жирными пятнами чертежей, записок на клочках бумаги, небрежных эскизов, огрызками карандашей, целыми и сломанными линейками, транспортирами и всяким невнятным барахлом.
Сдвинув
Иногда замирали, хмуря брови и оценивая тактическую ситуацию.
Балашов дождался краткого перерыва, постучал по дверному косяку и спросил:
— Сильно заняты?
Игороки обернулись.
Один из них, поперёк себя втрое шире, не скрывая радости в голосе, рыкнул:
— Хах, Михалч, не дали мне тебя разгромить!
Поспешно вывалил на стол свои фигурки и фишки, шустро перемешал их с активами оппонента и поднялся с табурета. Потянулся во весь невеликий рост, едва ли не ниже Егора, хрустнул бычьей шеей и весело оскалился краснобородой рожей. Рыжина была с изрядной проседью.
— Валах, это кто? — рявкнул он. — Видал сопляка вчера, смешно в снегу барахтался.
И подвигал бочкообразными плечами, разминая. Да и весь он был какой-то бочковой: с тяжёлым телом-колодой, толстыми руками-кадушками и жбаном рыжей кудлатой башки. Вот если взять Балашова, слева от него поставить Егора, справа двух Зорко, то по общей ширине плеч эта композиция могла сравниться с новым знакомцем.
Коряжистый мужик приблизился и удивительным образом навис не только над Егором, но и Балашовым — даром что тот на две головы выше. Подтянул лямки своего затасканного бурого комбинезона с множеством кожаных вставок и деталей, карманов, клапанов, ремешочков и шнурочков. Щелчком сбил набок тронутую ржавчиной каску с прикрученными спереди очками-гогглами.
Да, да, на его голове была каска. С округлым гребнем и квадратной стальной фиговиной с закопченным окошком спереди.
Или пожарная, или шахтёрская, — так решил Егор.
— Знакомься, — сказал Балашов Егору. — это наш оружейник. Мастер-оружейник.
Оружейник шагнул вплотную, двумя пальцами схватил Егора за плечо и пророкотал:
— Я — Торвальд Огневис Жарагг. Повтори.
— Вы — Торвальд Огневис Жараг. — послушно откликнулся Егор и скривился. Плечо будто в тиски зажало.
— Нет, не Жараг! А Огневис Жарагг! Повтори.
— Огневис Жараг.
— Хах. Нет! Ещё повтори!
— Жарагггс! — выпалил Егор. Рука в стальной хватке пылала от боли. — Повторил!
Бочкодемон гулко хохотнул и отпустил Егора.
— Хах. Сойдёт для надземника. Можешь звать меня Гыгыс. Все зовут и ты зови.
— Гыгыс? Это не обидно?
— На подземном языке «Гыгыс» — имя первого из героев нашего Народа. Его при рождении мать об сталагмит случайно ударила. Говорить толком не научился, но с гранитными выползнями рубился на диво знатно. Выползни тоже не ума палата, хах. Но звери знатные, не каждый из Народа справится. А Гыгыс их пачками рубил!
— А вы? — укусил Егор, разминающий ноющее плечо. Свинцовая батарея подмышкой здорово мешала. — Сколько нарубили?