Сын скотьего Бога(CИ)
Шрифт:
Шелонь сидела у окна, и солнечный свет тысячей пылинок словно проходил сквозь нее. На ней была праздничная рубаха из белого льна, расшитая по подолу разноцветным шелком. Волх еще не видел ее лица из-за тени, он тяжело дышал, в голове стучала кровь… Он словно разучился говорить.
Шелонь увидела его и вскочила, слабо вскрикнув. И тут Волх опрометью бросился к ней, упал на колени, проехал по скобленому полу и уткнулся головой ей в подол.
— Мама… мама… — шептал он, хватая ее сухие руки.
Шелонь плакала, потом тихо смеялась —
— Значит, моя ворожба тебя сберегла, — покачала она головой.
— Что? — не понял Волх. Потом вскочил на ноги.
— Мама, я вернулся, — заявил он. — И теперь тебя никто не заставит… Ты не умрешь! Мало ли что отец умер — зачем тебе умирать?
— Не шуми, не шуми, — попросила Шелонь. — Как зачем? А кто же возьмет твоего отца за руку и поведет все выше и выше… в заоблачную страну… в светлый Вырей… Где люди как птицы поют в ветвях великого древа…
Она говорила с ним баюкающим голосом — как с ребенком. Волх раздраженно топнул ногой.
— Сам доберется, не маленький! Я все равно тебя не пущу.
— Ну как ты можешь меня не пустить? — вздохнула Шелонь.
Волх посмотрел на нее, обиженно оттопырив губу. Он вернулся спустя пять лет. Он пять лет ждал этой встречи — уже не верил в нее, но все равно ждал. Он мог замерзнуть в зимнем лесу, мог умереть от рук наемников. Почему же мать… Нет, она ему, конечно, рада… Но смотрит на него, как будто сквозь мутное слюдяное стекло. Как будто ее восхождение в Вырей уже началось… Какое право она имеет уходить сейчас, когда он вернулся? Он ревновал ее к отцу, и к ее всепоглощающей вдовьей грусти, и к самой смерти.
— Сядь, Волх…
Он упрямо мотнул головой. Все в нем протестовало против ее покорности. Что за дикий обычай! Все иноземцы так говорят — и Бельд, и Ильмерь… Ему хотелось схватить мать за плечи и трясти, пока та не придет в себя.
— Сядь…
Нет, не мог он бунтовать против этого тихого голоса. Он снова опустился у ее ног, обнял ее колени, прижался к ним щекой. Откуда-то сверху лился ее воркующий голос.
— Голубчик мой… Значит, услышала меня мать Мокошь… Связала твою судьбу серебряной нитью… И великий змей принял мою жертву… Теперь все у тебя будет хорошо…
Слова падали, словно капли на воду. Уходили минуты. Солнечный свет в окне превратился в рыжее полыхание заката. Наконец Шелонь легонько оттолкнула от себя Волха.
— А сейчас иди, сынок. Мне надо побыть одной.
Волх судорожно сжал ее колени. Заколдованный материнским бормотанием, он позабыл о том кошмаре, который должен вот-вот случиться.
— Ступай, ступай, — нахмурилась Шелонь, но губы ее при этом хранили ласковую, нездешнюю улыбку. — У нас еще будет минутка проститься. Что-то они долго не идут за мной, уже вечер…
Она едва заметно поёжилась.
Она ведь боится смерти! — мгновенно понял Волх. Хочет, чтобы побыстрее, ей страшно ждать.
— Мама!
Покачав головой, она крепко закрыла ему ладонью
В потемках сеней он прислонился к стене. Ему было плохо, тоскливо и одиноко — при этом он никого не хотел видеть. Битва еще не началась, а Словенск уже наносил ему поражение. Отец мертв, мать уходит за ним… Что же теперь делать?
— Волх…
Волховец робко позвал брата. Он действительно был очень рад, что Волх вернулся. Никакие мысли о соперничестве за город не смущали его детскую голову. Он тоже был совершенно потерян. Он оставался совсем один, рядом с этим страшным Хавром, которого терпеть не мог. А старшего брата Волховец любил. Издалека Волх казался ему еще более великолепным — и в потешном бою, и в жестоком противостоянии с отцом. А теперь брат еще и вернулся героем — пахнущим лесом и опасными приключениями.
— Ты ее отговорил? — спросил Волховец. Волх мотнул головой.
— Нет.
Они помолчали. Потом Волх насмешливо спросил:
— Так ты теперь князь?
Волховец смутился.
— Не знаю… Хавр сказал, что это так… что все слышали, как отец меня… Но ты вернулся, значит княжить будешь ты!
Волх холодно усмехнулся. Может быть, этот дурачок думает, что делает ему одолжение, уступая княжеский титул? Как будто если он не захочет уступить, то бедный Волх не солоно хлебавши покинет город? Не дождетесь!
А может, мальчишка вообразил, что сможет самостоятельно управлять городом? Волх подзабыл, что сам он был всего двумя годами старше Волховца, когда ушел с дружиной в лес.
— Слушай-ка, — нахмурился он. — А что Хавр? Где он сейчас?
— У крады, — шепотом сообщил Волховец. — Распоряжается. Он вообще здесь всем… распоряжается. Когда вернулись наемники, он так страшно на них орал… Грозил им смертью… Волх, ты…
Шум шагов на нижнем этаже заставил обоих братьев вздрогнуть. Глаза у Волховца расширились.
— Это идут за мамой! — отчаянно прошептал он. Волх уперся руками в стену. Все в нем протестовало против нелепости, на которую согласилась мать. Зачем множить смерть? Как можно добровольно лишать себя жизни? Ведь жизнь — это то, за что дерешься зубами и когтями. Но как бы Волх не бесился, он понимал, что не посмеет удерживать мать силой. Надо ее уговорить. Надо подсунуть ей Туйю. Конечно, как же он раньше не догадался? Женщины любят детей. Шелонь обязательно захочет повозиться с внучкой. Отцу придется добираться в Вырей самому!
Волх повернулся, готовясь преградить дорогу пришедшим. Но вместо кого-то из дружинников Словена он увидел Бельда. Задыхаясь, отчаянно вращая глазами, сакс с трудом выговорил:
— Ильмерь… Быстрее… Может, еще успеешь… Она собирается уйти за Словеном.
— Что? — нахмурился Волх.
— Что ты не понял? — закричал Бельд. — Ильмерь хочет, чтобы ее, а не Шелонь, сожгли на погребальной краде. Она говорила об этом с Хавром… Что ты застыл, как пень? Быстрее!