Сыновья Беки
Шрифт:
Что-то вдруг осенило Касума, он кивнул в сторону Сагопши и сказал:
– И я арбота нада.
Все трое вошли в Сагопши. Касум вел их исхоженной вдоль и поперек улицей. Он спешил поскорее добраться до знакомых ворот, окрашенных в синий цвет, боялся, как бы люди по пути не нанялись к кому-нибудь другому. Правда, на этой улице два таких дома, куда нанимают работников. А все другие сельчане и сами бы рады пойти внаем, да только не принято это. Как бы ни был беден человек, а пуще всего боится попрека, что вот, мол, такой-то прислуживал тому-то. Вот и получается «всемирное» переселение:
Касум помалкивает, он знает ингушский. Он сказал, будто в прошлом приходилось с недельку работать в Сагопши, оттого и сейчас сюда подался.
На стук вышла жена Саада Муиминат – краснощекая пышнотелая женщина. Скрестив руки на своей большой груди, она смотрит только на русского. Касум рад этому – его пока не узнает. Хотя сейчас Касума, пожалуй, не узнала бы и родная мать.
Муиминат не сильна в русском языке. Однако сумела все же объяснить, что мужа, дескать, нет дома, но скоро вернется, что есть кукуруза и надо ее лущить. Только сама она без хозяина не вольна нанимать работников.
Женщина завела их во двор и усадила под навесом у сарая. А про себя подумала: «Бог послал этих людей, вон ведь сколько кукурузы лущить надо, на всю зиму!» Раньше всю такую работу делал Касум, а теперь с одним работником в большом хозяйстве разве управишься?
Муиминат, хотя она и жена Саада, а много добрее его. Касум, может, и не прожил бы двух лет в этом доме, если бы не она. Вот и сейчас: не успели войти в сарай, как Муиминат уже принесла и поставила перед ними сискал и сыр. Касум из-под надвинутой на глаза шапки посмотрел на нее и с грустью подумал: жаль, не в ее это власти отдать ему деньги, она бы наверняка отдала.
Саад пришел скоро. Но он опять куда-то торопился и разговаривать с работниками не стал, даже к сараю не подошел. Подозвал к себе русского и через него передал, сколько надо налущить кукурузы, и назначил цену. Рыжебородый торговаться не стал.
– А как твои товарищи? – спросил Саад. Касум инстинктивно еще ниже опустил голову.
– Они не знают по-русски. Тоже будут согласны.
Саад, не говоря больше ни слова, ушел в дом. Но скоро вышел и оседлал лошадь.
Касум и рад, что хозяин уезжает, и боится: вдруг надолго…
А Муиминат все крутится возле них. Один раз чуть не вплотную подошла к Касуму, но пронесло. Дети тоже тут, кроме старшего сына, что учится во Владикавказе.
Работа кипела вовсю. Касум старался пореже выходить из сарая. Но разок ему все же пришлось выйти за палицей. Муиминат уже занималась своим делом на веранде, а дети так и кружили под ногами у работников.
Едва Касум вышел во двор, и они за ним. Сидевшая неподалеку на цепи овчарка незлобно тявкнула пару раз и замолкла. Встретившись взглядом с Касумом, она словно бы удивилась и на минуту застыла на месте, потом завиляла хвостом, стала барахтаться на спине – явно выражала удовольствие.
Дети очень удивились и кинулись
– Нани, наш Кулац [44] не трогает его, виляет хвостом и ласкается!
– Видать, хороший он человек, честный, – сказал Муиминат. – Таких, говорят, и собаки не трогают.
Уже было темно, когда Касум услыхал крики детей: «Дади едет! Дади!»
Работники отложили свои палицы и закурили. Касум чутко прислушивался. Скрипнули ворота. Затем донесся голос Муиминат:
– Не надо закрывать, сейчас коровы придут.
44
Буквально: «Держи вора».
Процокал копытами конь. Простучали по веранде сапоги Саада.
– Седло снять? – спросила Муиминат.
– Чуть ослабь ремни и оставь, – ответил муж. – Мне еще надо к человеку одному съездить.
Замычали коровы. Скоро Сайфутдин пригонит овец. А коров к тому времени загонят в сарай.
Муиминат с ведром направилась доить. Старший сын и дочка побежали к воротам высматривать овец.
Самый подходящий момент. Касум сразу поспешил к веранде.
Саад, стоя на коленях на разостланной посреди комнаты козьей шкуре, совершал намаз. Касум остановился у двери – не станет он нарушать молитву.
Саад, как бы задерживая входящего, громко произнес:
– Ассаламу алайна, ва ала… [45]
Затем снова понизил голос, провел руками по лицу в знак окончания молитвы и, мельком взглянув на Касума, спросил по-русски:
– Что тебе?
– Мне нужны деньги. За два года моей работы.
Саада будто кто подкинул. Он вскочил и рванулся к стулу у двери, где положил ремень и кинжал в серебряных ножнах.
– Стой на месте! – крикнул Касум и вытянул свой кинжал.
45
Слова молитвы.
– Не говори глупостей и не хорохорься попусту! – презрительно бросил Саад. – Живым тебе отсюда так не уйти!
– За свои деньги я готов умереть у твоего порога, но и ты не останешься жить!
Трехлетняя дочка Саада, испуганно разглядывавшая Касума, кинулась к отцу и обхватила его ноги. Отец отстранил ее и снова бросился к стулу. Но кинжал Касума преградил ему путь.
– Вернись, Саад, и сядь на свое место! Иначе я проткну тебя насквозь!
Взглянув на перекошенное от ярости лицо Касума, Саад повернулся и сел на козью шкуру, сказал:
– Ты поджег мое сено, ограбил племянника, а теперь в дом пришел? Стыда у тебя нет!
– Сено поджег не я!
– А кто же?
У тебя много врагов, угадать трудно. Не любят тебя люди, по тому и сделали такое. А я не виноват. Отдай мои деньги, лучше будет.
– Убери кинжал. Я не из пугливых, ты это знаешь.
– Уберу, когда отдашь долг.
– Хорошо! Отдам! – вдруг изменился Саад. Он явно что-то задумал. – Сколько тебе?
– Сам знаешь сколько!
Саад полез в карман, отсчитал несколько бумажек и протянул Касуму.