Сюрпризы в круизе

Синцов Геннадий

Антошкин предложил:

— Пойдем в бар, почирикаем.

Пошли, спрятались в темном уголке, заказали фанту. Антошкин зачирикал:

— Правда, что ты внук князя?

— С чего ты взял?

— Своими ушами слышал, как Хохлаткина эту новость преподносила.

— Кому?

— Дирекции круиза.

— А ты там что забыл?

Антошкин загадочно усмехнулся.

— Приближенное лицо дирекции, — нарочито важно представился он. — Личный кинооператор. Кстати, ты не хотел бы фильмик заиметь, где главного героя будешь изображать сам? Кадрики с миллионным пассажиром, скажу по секрету, получились что надо. Пальчики оближешь! Ну как?

— Я и вдруг герой фильма? Не вяжется.

— Старикашка,

ты слишком высокого мнения о своей персоне. Твое дело позировать, мое — снимать. На фоне Парфенона, пирамиды Хеопса, в Стамбуле… Память на всю жизнь, на зависть врагам и друзьям.

Гвидонов отхлебнул фанты и протянул:

— A-а, ты вон что имеешь в виду. И сколько это будет стоить?

— Ролик на десять минут — стольник. Согласись, по-божески…

— Стольник. Сотня, значит? И много желающих?

— Ты восьмой. Заметано? — Антошкин выхватил ручку и нацелился вписать Гвидонова в свой кондуит.

— Заманчивая идея. Но ведь денег нет.

— Как нет денег?! — пророкотал под сводами бара голос толстого, а, следовательно, добродушного Игната Булочкина.

Не нарисовать портрет Булочкина — грех, а нарисовать — пара пустяков. Он весь состоял, а, следовательно, и раскладывался на кружочки. Кружочек — голова, кружочки — щеки, нос, глаза, шея, круг пошире — туловище с шарообразным животом и покатыми плечами; а ноги — два эллипса. Шорты на Булочкине — и те были круглыми. Раскинув руки, он приблизился к Антошкину и Гвидонову и снова пробасил:

— Кто сказал, нет денег? А боны, которыми нас снабдило передовое пароходство? А у кого боны — у того дамы, вина хоть залейся, — и он показал рукой на витрину бара. — И скажите, молодые люди, чего не хватает для полного счастья? Женщины, вино и… Думайте, думайте… Правильно, — будто услышав ответ, сказал Булочкин. — Для полного счастья необходимо расписать пулечку.

Классики минувшей поры на разных языках выпукло и несмешно поведали миру о ловцах подлейшей из фортун — картежниках. Но они не знали Игната Булочкина. Мудрейшего из главных бухгалтеров, которого картежная страсть поразила в расцвете сил, через три дня после полувекового юбилея. Сослуживцы тогда с удовольствием учиняли набеги на квартиру Булочкина, помня о неприконченных за столом запасах спиртного и яств. Но так как все новости были перелопачены, кости сотрудников перемыты, от каждого анекдота несло нафталином — однажды решили скинуться в картишки. Хозяин Игнат Булочкин до распроклятого дня карт в руках не держал и королей от дам отличал только по прическе. А тут он подсел к игроку, понаблюдал, покумекал и пришел к выводу, что ни один из его прожорливых гостей мыслить логически и рискованно не умеет. «Бухгалтерская игра», — подумал он с уважением о преферансе и со следующей пульки карты стали сдавать и на его долю. Когда по радио заиграли гимн, Игнат Булочкин с удивлением обнаружил, что ночь пролетела быстрее, чем у влюбленного, и кроме того, в кармане приятно шуршали почти сто рублей, законно отнятых у приятелей. Через месяц Булочкин по очереди растерял партнеров-сослуживцев. Начала теряться и жена, но тут Булочкин сделал тонкий ход и обучил Настасью преферансу. Теперь по вечерам они дулись в «гусарика». Настасья проявила недюжинные способности и за каждый вист дралась как львица. Вскоре Булочкин не без горечи понял, что в семейном кругу он бюджет не поправит. Охоту надо было вести в чужих угодьях. И охота началась.

Командированные на предприятие, где отбывал трудовую повинность Игнат Булочкин, при всей ловкости не могли обойти главного бухгалтера. Без его крючка-росчерка, любой «заказ», «наряд», «требование» ценились не выше бумажной салфетки. А чтобы получить подпись,

надо было честно и положительно ответить на единственный вопрос: «Умете ли играть в преферанс?» Находились и такие, кто безбожно врал, и, получив десять карт, не знал, что с ними делать. Суррогатов типа «давайте в подкидного» или «веришь не веришь» Булочкин не признавал и лжецов с позором изгонял.

Много тайн познал Игнат Булочкин, ударившись в карточный загул, но одной он постичь не мог. Простенькой, как букварь: «Как быстро пролетели годы!» И когда ему месяц назад при всем честном народе подарили транзистор, а директор в своем кабинете — атласную колоду карт (моющуюся), Игнат Булочкин ошарашенно спросил:

— Как? Мне шестьдесят?!

Судя по всему, этот круиз был для Булочкина предпенсионным. Едва ли не полным составом пришли на вокзал бухгалтеры, чтобы проводить в дальний путь своего шефа. Но и тут Булочкин остался верен себе: поезд еще не тронулся, трепетали у окна косынки и руки, а он, усадив жену напротив, расчерчивал первую пульку.

Вот такой ненасытный ас предстал перед Антошкиным и Гвидоновым. Конечно, Василий Гвидонов не знал о затянувшемся лихолетье Булочкина, но и Булочкин, садовая голова, не предполагал, что в лице Гвидонова он встретил не только токаря четвертого разряда, который более чем на сто процентов вылущивает самые сложные детали, а некоронованного картежного короля. Василий точно помнит, что после соски ему в руки почему-то попадались карты. В школьные годы и в ПТУ его товарищи никак не могли уяснить, что карточный долг — это долг чести, а потому расплачивались большей частью тумаками. Было больно, было обидно, и Вася похоронил свой талант в четырех стенах. Рискнул, правда, однажды показать свое мастерство в заводском клубе, а из зала крик:

— Шулер!

На том и закончилась карьера Гвидонова-фокусника. Но со сцены Василий не ушел. Попев в хоре, он затем перешел в танцоры и… но об этом позднее.

Булочкин расстелил перед ними бумагу-скатерть, любовно изготовленную в каком-то НИИ и содержащую бесценные подсказки преферансистам: «Хода нет — ходи с бубей», «Под вистующего с тузующего, под игрока с семака» и т. д. и т. п.

— Мы по маленькой, по копеечке, — хищно успокаивал Булочкин будущие жертвы и чуть погромче позвал: — Настасья, мы ждем!

Настасья, видно, стояла под дверью, и на зов явилась незамедлительно.

— Здравствуйте, мальчики! — сказала она, присела на край пуфика и как-то послушно положила тонкие ладошки на стол. — Решили время убить?

«Ты бы нас убила, — подумал Гвидонов, — если бы мы отказались играть. Ишь, глазищи-то полыхают!»

Чета была явно из фанатиков. Прикосновение к картам вливало в них живую воду, удачно сыгранная комбинация наполняла ликованьем, а как трудно они душили восторг, когда проштрафившийся партнер записывал «в гору». Для Булочкина это были лучшие минуты в жизни. «Ну и пусть их!» — по-доброму позавидовал Гвидонов супругам. — Кто-то кайфует от музыки, кто-то от стихов, а у них своя услада. Где они еще так поблаженствуют!» И будто подтверждая мысли Василия, Настасья, выбросив карты на стол, сама себе зааплодировала:

— Мизер! — воскликнула она. — Чистый мизер!

В первой партии супруги одержали полную викторию. Антошкин и Гвидонов достали десятирублевые книжицы-боны и солидно рассчитались с победителями морфлотовскими рублями. А если Антошкин выдирал из книжки рубли, как собственные зубы, то Василий расплатился легко и красиво.

Приближался час Гвидонова. Час некоронованного короля.

«Хватит с ними миндальничать, — приказал себе Гвидонов. — Хватит при сдаче карт слюнявить пальцы. Бдительность у противника притуплена — вперед».