Сюрпризы в круизе
Шрифт:
— Кто такой? Документы!
Смуглолицый картинно хлопнул себя по ляжкам и переспросил:
— Документы? А на кой хрен они вольному человеку?!
— Так… Значит, без документов. И давно ты вольный человек?
— Третий год пошел, а что?
— Диссидент, выходит?
— Что-о-о? Ты лучше скажи, как Продовольственную программу решаешь?
Тут вмешалась Хохлаткина:
— Товарищи, не поддавайтесь на провокацию. Быстренько идем к автобусу.
И группа пошла к автобусу. Кроме Африкана Салютовича. Он еще и себе не мог объяснить, с какой стати остался с глазу на глаз с чернявым крикуном. Дать в ухо? И тем самым выразить отрицательное
— Ну и дундуки вы! Я-то хотел в дешевый магазин вас сводить. Денег ведь у вас на одну туфлю. А я бы по старой памяти…
— Отставить! — прикрикнул староста и не без удивления заметил, как незнакомец на миг подтянулся. То был рефлекс человека, служившего в армии и на всю жизнь запомнившего старшину-наставника.
Идея пришла Африкану Салютовичу первостатейная… Но вида он, конечно, не подал, что забеременел прямо-таки государственной мыслью и, сдержанно потолковав на разные темы, восвояси отпустил смуглолицего полузнакомца. А сам поспешил к автобусу. Плюхнувшись на сиденье, он сквозь зубы процедил:
— Изменник. Предатель. Дезертир. Ну мы еще посмотрим — кто кого.
Лапидарный монолог сменило грозное молчание. Но и оно не было всепоглощающим, ибо нет-нет и приоткрывало ушные заслонки, чтобы выхватить извне толику чужих слов.
— Я спрашиваю у девчонок по-английски, — делилась впечатлениями учительница Белкина, — кто, мол, они такие? А они отвечают: мы будущие морские офицеры греческого флота. Другие бы сказали — никогда бы не поверила.
— Завал! — объявила Нина Фугасова. — А мы с Васей Гвидоновым и Африканом Салютовичем видели место, где торчала двенадцатиметровая статуя из золота.
— Из чистого?
— А то еще какого?
— И куда она девалась?
— Украли, повезли морем и утопили.
Африкан Салютович тихонечко застонал: убей, он и слыхом не слыхивал ни про место, где «торчала» статуя, ни про ее размеры, ни про ее химическое благородство. «И это потому, — попенял он, — что на древние камушки позарился».
— А ты слыхал про статую? — спросил староста у Гвидонова, втайне надеясь, что Фугасова присочинила.
— Слыхал.
— Странно. Почему тогда я не слыхал?
— Спали, Африкан Салютович. Как конь.
Африкан Салютович неожиданно повеселел: все разлеглось по полочкам. И жвачка, подсунутая Фугасовой иностранцем, и золотая статуя, будь она неладна.
— Это с армии привычка. Я всегда любил стоя.
— Оно и видно, — про себя усмехнулся Василий.
На теплоход туристы рванули как домой. Каюты-кубрики, хоть и тесные, да свои, бармены жуликоватые, но ведь дурят не на доллары, а на свои кровные, а обеды на теплоходе? Разве сравнятся они с заморскими питательными пунктами, где на добавку не то что котлету, а ломтик хлеба не дадут. Стоят вышколенные официанты у стены и зыркают по сторонам, кто и как вилкой орудует или ножом. Между собой понятливо ухмыляются. А подумали бы своими головами: много ли ихнего простого люду по ресторанам (не по забегаловкам) шастает. Так думал Василий Гвидонов, без двусторонней поддержки возвращаясь на теплоход. Без старосты Нина Фугасова постеснялась взять его под руку и молча шла рядом. Тут опять откуда-то вывернулись иностранцы с кинокамерами и, пятясь и приседая, стали снимать Василия и Нину. А Василий взял да и обнял Нину и кадры получились,
— Прошвырнемся по магазинам? — предложила Нина.
— Нет, надоело под конвоем ходить.
— Это я-то конвой?
— А то нет? Поначалу чуть руки не вывихнули.
— Ну, смотри, а я прошвырнусь.
Поднимаясь по трапу, Василий увидел, как Африкан Салютович что-то жарко шепчет на ухо Антошкину. Антошкин согласно закивал своей рыжей головой.
Спустя два часа туристы вновь устремились в город. На этот раз по магазинам. И случилось так, что Нина Фугасова отстала от группы. Засмотрелась на витрину с жемчугами и алмазами, хватилась — никого нет. Постояла, подумала — повернуть назад? Глупо. Когда ей еще доведется увидеть такие роскошные магазины? Как этот, например. С люстрами. Нина зажмурилась, чувствуя, что начинает выпадать в осадок. Когда открыла глаза, то увидела, что двери магазина распахнулись и царственным жестом пресимпатичный грек приглашает ее зайти вовнутрь.
— Прошу, мадам. Рад вас видеть, — на чисто русском языке поприветствовал ее красавец-грек.
— Я только посмотреть, можно? — И Нина переступила порог.
— Сочту за честь, мадам.
Нина прекрасно понимала, что взвизгивать от восторга и со стоном заламывать руки при виде заграничного барахла крайне неприлично. Но барахло было таким красивым, что Нина с дрожью в голосе сказала:
— Офонареть можно!
— Почему же нельзя? — воскликнул красавец. — Будут и фонари. Вам хрустальные или что-нибудь поинтимнее?
— Электрический, с батарейками, — сказала Нина.
— У мадам очень тонкий юмор. Извините, не держим.
— А жаль, — искренне огорчилась Нина. И тут ее взгляд зацепился за сногсшибательную люстру с подвесками — ну точь-в-точь как у режиссера Криволупова. А главное, она смотрелась в сто раз скромнее, чем ее расфранченные подруги.
— Интересно, сколько может стоить такая люстра? — почти равнодушно спросила Нина.
— Эта? — небрежно поинтересовался продавец и, выудив из-под прилавка раздвижную лесенку, в пять секунд снял люстру, как елочную игрушку. Она хрустально тренькнула подвесками и — о, чудо! — вспыхнула в руках грека электрическими огнями. Люстра сияла, играла, завораживала.
«Да неужели я окривела? — изумилась Нина. — Сравнила красавицу с криволуповским набалдашником».
— Неплохо смотрится, — вслух сказала она. — Но вы не назвали цену.
— Не в цене дело. Мадам, могу ли я рассчитывать на вашу откровенность?
— Это в каком смысле? — насторожилась Фугасова, сразу вспомнив, что она находится в капиталистической стране.
— Нет-нет, не волнуйтесь, ракетных установок мы касаться не будем. Я бы хотел поговорить на глубоко личные темы.
Нина почувствовала, что ее гэдээровская сумочка медленно, но верно стала наливаться свинцом. Еще немного, и она будет, как гиря.
— Продолжайте, — вежливо попросила Нина.
— Скажите, мадам, вы знакомы с Гвидоновым?
Сумочка полегчала.
— С Васей? Конечно, знакома. Да его весь теплоход знает. Он ведь у нас миллионный пассажир.
— Вот как! Это интересно. Вы с ним из одного города?
— Да.
— И, простите, вы всегда с ним так неразлучны, как сегодня?
Нина задумалась. Она ведь не могла сказать продавцу, что выполняла общественное поручение товарища Хохлаткиной.
— Ну-ну, не смущайтесь, мадам, — по-своему истолковав паузу, поторопил с ответом красивый продавец.