Сюрпризы в круизе
Шрифт:
— Почти всегда, — легко соврала Нина.
— Как говорится, вопросов больше нет. Но должен огорчить вас, мадам. Люстра, которая вам так понравилась, к сожалению, с крупным дефектом.
— Я не вижу никакого дефекта.
— Тем не менее это так, — вздохнул продавец. — А по нашим правилам за бракованные изделия мы берем самую минимальную цену. Скажем, пять долларов, мадам. Устраивает?
— Пять? — не сдержала радостной улыбки Нина, предполагавшая, что за покупку придется отдать все тридцать долларов. Гэдээровская сумочка легко распахнулась
— Я не специалист, мадам, но, думаю, внутренний.
— А по виду не скажешь. Заворачивайте!
— У нас так не принято. Я упакую люстру, выпишу вам чек, ну и… — продавец пощелкал пальцами, — чтобы не было недоразумений на теплоходе, мой помощник — эй, Николай! — доставит покупку, куда вы укажете.
Когда Нина в сопровождении здоровенного амбала появилась у теплохода, на палубе, говоря по-новомодному, поднялся шорох. Шорох превратился в базар, когда Нина похвастала покупкой. После «охов» и «ахов» последовал резонный вопрос: «Почем?».
— Пять долларов, — бесхитростно ответила Нина и наиболее любопытным предъявила чек. Чек пошел по рукам: его разглядывали в очках и без очков, небрежно и как фальшивую банкноту, а кто-то со тщанием и обнюхивал.
— Что-то тут не так, — глубокомысленно произнесла Хохлаткина и вскользь поинтересовалась: — А ты, Нина, запомнила, где этот магазин находится?
— Конечно, я сейчас план нарисую. Значит, похиляете от порта направо… А продавец симпатяга и лопочет по-русски, как мы.
Палуба опустела. Спустя четверть часа, воровато озираясь, на берег сошел рыжий Антошкин, а следом настроенные весьма решительно — Хохлаткина и доцент Волобуев.
— Я одну люстру дочке куплю, — не таясь, делится планами доцент, — а другую…
Кому предназначалась другая люстра Нина не услышала, голос заглушил чей-то неровный топот и голос без малейшего оттенка дружелюбия. Голос потребовал информацию:
— Где этот рядовой необученный?
— Кто?
— Антошкин.
— Африкан Салютович, он ушел в город, — сказала Нина.
— Да как он, каналья, мог уйти в город, если мы договорились встретиться?! Скажи, как?
— Не знаю, — чистосердечно ответила Фугасова.
— Тогда я пойду один, — решительно объявил староста и, капризно скривив губы, посетовал: — Необученный… Что с него взять?
Громыхая сандалиями, Африкан Салютович исчез. Нина прошлась по пустой палубе, а потом спустилась в каюту. Вроде бы поваляться отдохнуть, а на самом деле, чтобы в тиши еще раз посмотреть на люстру и попытаться найти злополучный дефект. Но едва она распахнула створки коробки, раздался стук.
— Нина, ты здесь? — Голос принадлежал Хохлаткиной.
— Войдите!
— Нина, немедленно зайди в штаб! — И уточнила: — К Гвидонову.
В штабе расположились Хохлаткина, Волобуев и сам хозяин каюты Василий Гвидонов. У руководителя группы и доцента лица были такими кислыми словно, они только что нажевались теперешнего апорта. Хохлаткина пальцами рассыпала дробь
— Нина, — спросила она, — где ты купила люстру?
— В магазине?
— В каком?
— Я ведь нарисовала. И продавца легко узнать: красивый и по-нашему шпарит.
— Никаких красивых, которые шпарят по-нашему, — веско объявила Хохлаткина, — мы на твоей улице не нашли.
Нина Фугасова искренне удивилась:
— Вы хотите сказать, что я вам лапшу на уши навесила?
На секунду воцарилась пауза. Хохлаткина вопросительно посмотрела на доцента. Доцент перевел:
— Нина хотела сказать, что она нас не обманывала. Так?
Нина кивком головы подтвердила: так. Хохлаткина пристально посмотрела на Фугасову и с четкостью метронома проговорила:
— Продавец, похожий на замухрышку и ни бельмеса не понимающий по-русски, за пять долларов предложил нам с Олегом Владимировичем одну подвеску от люстры. А вся люстра стоит триста долларов.
— Иди ты!
— Да, милая моя, триста долларов. Что ты теперь скажешь?
Нина поднялась с диванчика и, подбоченясь, укрепила кулачок на талии.
— Что я скажу? Фигня! Чек видели? Еще раз посмотрите и умойтесь. Адью! — и она вышла из каюты.
Гвидонов одобрительно хохотнул:
— Молодец, Нинка!
— Ты-то чему радуешься? — повернулась в его сторону Хохлаткина и вздохнула: — Ну и группка подобралась! Дома и не расхлебаешь. С одной стороны княжеский внучек, с другой — проныра.
— Почему проныра? — заступился Гвидонов. — Втрескался мужик и преподнес подарочек.
— За подарки платить надо. Вот что, Гвидонов: завтра утром ни ты, ни Фугасова в город не пойдете. А в обед, слава богу, в Африку поплывем. Пойдемте, Олег Владимирович.
Гвидонов сказал:
— В город мы пойдем. Я и Нина. Честное профсоюзное!
Суматошный день сменился тихим ласковым вечером. Палубу заполнили сытые, умиротворенные пассажиры. Плеск воды и яркие, почему-то кажущиеся чужими, крупные лохматые звезды располагали к задумчивости и мудрому молчанию. Но намеченное свершилось, а потому думать было не о чем, а молчать — кощунственно. Из недр «Руслана» неслась музыка, зазывая в бары и обещая неповторимый вечер. С шампанским, рюмочкой коньяка (тогда еще люди не знали, что пить вредно). И вдруг на палубе стало очень тихо. Так тихо, словно каждого гуляющего туриста накрыли стеклянным колпаком. Гремел лишь один голос, легко узнаваемый голос Африкана Салютовича:
— Эй, боцман, свисти всех наверх! — неслось с пирса.
Туристы в предвкушении бесплатного зрелища метнулись к правому борту. Их взорам предстала странная картина. Африкан Салютович, по-медвежьи облапив огромный мешок, пытался повалить его наземь. Мешок отчаянно сопротивлялся: глухо выл, причитал, матерился. То и дело сбиваемый в горизонтальное положение, он каким-то чудом вздымался, чтобы через секунду получить оглушительный пинок и вновь распластаться на пирсе. Не дождавшись боцманской команды, Африкан Салютович сменил тактику: