т.1 Стихотворения и песни

Визбор Юрий Иосифович

ТРЯХНЕМ-КА, БРАТЦЫ, СТАРИНОЙ

Ну как нам быть со стариной? Нам старину забыть едва ли. Жужжа карманною луной, Мы легким шагом в час ночной Девиц к подъездам провожали. Бывало — множество любвей Вставало из-за горизонта, И гнали мы своих коней И к девам княжеских кровей, И к Люське — даме гарнизонной. Грехов щемящее колье Таинственно нас украшало. Мы поверяли то досье Друзьям, стихам, которые Нам напечатать не мешало б. Теперь уж мы не так легки. Не так играем и рискуем, И тайные свои грехи В душе храним мы, как стихи, Которые не публикуем. А в оконечных временах Надежда нам дана такая: Поскольку жизнь у нас одна, Любовь все спишет, как война Последняя и мировая. 27 августа — 1 сентября 1980

ЛЕДОВАЯ РАЗВЕДКА

Прощай, патруль! Мне больше не скрипеть В твоих унтах, кожанках, шлемах, брюках. Закатный снег, как смерзшуюся медь, Уж

не рубить под самолетным брюхом. Не прятать за спокойствием испуг, Когда твой друг не прилетает снова, Не почитать за самый сладкий звук Унылый тон мотора поршневого. Прощай, патруль! Не помни про меня. Ломать дрова умеем мы с размахом. Я форменную куртку променял На фирменную, кажется, рубаху. Прощайте, островов моих стада! Я — женщиной поломанная ветка. Прощайте, льдом помятые суда, Прощай, моя ледовая разведка. Не упрекни, не выскажись вослед. Грехи пытаясь умолить стихами. Я спутал всё — зимовье и балет, И запах псов с французскими духами. Прощай, патруль! Во снах не посещай. Беглец твой, право, памяти не стоит. Залезу в гроб гражданского плаща И пропаду в пустынях новостроек. А душу разорвет мне не кларнет, Не творчество поэта Острового, А нота, долетевшая ко мне От авиамотора поршневого. 20 февраля — 17 сентября 1980

НИНОН

Когда Нинон была мала, Ей мама как-то изрекла Совет, весьма полезный для судьбы: «Тебе замужество к лицу, Но не спеши бежать к венцу — Пускай скотина ходит вкруг избы». И описать не в состоянии перо Твое великолепье и добро! Глава семьи, замечу вновь, Не я, не ты и не свекровь — Главой семьи является любовь! Ходило множество скотин Вокруг прекраснейшей из Нин, Лишь я не появлялся в доме том. Я жизнь изведал хорошо, Огонь и воду я прошел, И вот сюрприз — попался на простом. Моя семья — твоя семья, Мои друзья — твои друзья, У нас в стране муж и жена равны. Как хорошо, что мы с тобой Не встретились порой младой, Поскольку были б щас разведены. Итак, я подвожу итог: Все хорошо, что было в срок, И хорошо бы это не забыть. Но лишь такая есть печаль: Ужасно хочется мычать, Поскольку ходишь сам вокруг избы. 27 сентября 1980

ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕХОТЕ

Нас везут в медсанбат, двух почти что калек, Выполнявших приказ не совсем осторожно. Я намерен еще протянуть пару лет, Если это, конечно, в природе возможно. Мой товарищ лежит и клянет шепотком Агрессивные страны, нейтральные — тоже. Я ж на чутких врачей уповаю тайком, Если это, конечно, в природе возможно. Перед нами в снегах лесотундра лежит, Медицинская лошадь бредет осторожно. Я надеюсь еще на счастливую жизнь, Если это, конечно, в природе возможно. Так и еду я к вам в этих грустных санях. Что же вас попросить, чтоб вам было несложно? Я хочу, чтобы вы не забыли меня, Если это, конечно, в природе возможно. 22 октября 1980

«Мы вышли из зоны циклона…»

Мы вышли из зоны циклона, Из своры штормов и дождей. У всех появилась законно Одна из бессмертных идей: Граненых стаканов касанье — Как славно, друзья, уцелеть! Оставил циклон на прощанье Лишь вмятину в правой скуле. Он наши машины проверил, И души, злодей, закружил, И каждую нашу потерю Из вороха лжи обнажил. Порядок серьезно нарушив, Сидим мы всю ночь напролет, Поскольку спасти наши души Никто, кроме нас, не придет. И с нами в моряцкой одежде, Суровых мужчин посреди, Добрейшая дама — Надежда, Как все, со стаканом сидит. Не вписана в роль судовую, Паек здесь имеет и кров, Ведя свою жизнь трудовую Среди в основном моряков. Так с песнями мы отдыхаем, Глаголу рассудка не вняв. Заплачет четвертый механик, Надежду за талью обняв, И, вилку стальную калеча, В любовь нас свою посвятит, И, чтоб описать эти речи, Не можно и буквы найти. Не скрою, и я, дорогая, Не в меру был весел тогда, Когда поживал, полагая, Что ты — не такая беда, Что вольным плыву кочегаром, Семь бед оставляя вдали, Слегка задевая гитарой За меридианы Земли. Рассвет, на красивости падкий, Встает перед днем трудовым. Друзья мои в полном порядке, Храпят по каютам своим. Циклон удалился на сушу, Оставив пейзаж на столе, И спиртом промытые души, И вмятину в правой скуле. 10 декабря 1980 Переделкино

ЛЮСИ,

или «Вставайте, граф» — двадцать лет спустя

Он поздно проснулся, нашел сигарету И комнату видел сквозь сон: Губною помадой на старой газете Написан ее телефон, И блюдце с горою вечерних окурков, Стакан с недопитым вином, И ночи прожитой облезлая шкурка, И микрорайон за окном. Итак, моя дорогая Люси, Шанс на любовь свою не упусти. Жить только болью, только любовью! Все остальное — такси. За рубль пятьдесят, дорогая Люси. Потом он печально и неторопливо Убрал все ночные следы И даже отмыл след раздавленной сливы Стаканом горячей воды. Потом, в довершение к общим печалям, Он вспомнил жену невзначай. Потом позвонили и в трубке молчали, Но он-то ведь знал, кто молчал. Итак, моя дорогая Люси, Шанс на любовь свою не упусти. Жить

только болью, только любовью! Все остальное — такси. За два рубля, дорогая Люси. Потом он прошелся на фоне заката И в парке попал в темноту, Где молча держали за тальи солдаты Больших учениц ПэТэУ, Где в пасти эстрады туркмен в тюбетейке На скрипке играл Дебюсси, Где мы целовались с тобой на скамейке, О, моя дорогая Люси. Он глянул на нас, пробираясь на ощупь В лесу своей темной тоски, Подумав про нас, что счастливыми, в общем, Бывают одни дураки. Причислив себя неожиданно к умным, Он тут же воскликнул: «Осел!» — Поскольку еще сохранился в нем юмор, А значит, пропало не все. Итак, моя дорогая Люси, Шанс на любовь свою не упусти. Жить только болью, только любовью! Все остальное — такси. За два пятьдесят, дорогая Люси. Он твердо решил, что начнет в понедельник Свою настоящую жизнь: Зарядка, работа, презрение к деньгам, Отсутствие всяческой лжи. Но он-то пока пребывал в воскресенье И чувствовал влажной спиной: Эпоха непрухи, звезда невезенья Работают и в выходной. Итак, моя дорогая Люси, Шанс на любовь свою не упусти. Жить только болью, только любовью! Все остальное — такси. За просто так, дорогая Люси. 26 февраля — 1 марта 1981

СТРУНА И КИСТЬ

Ю. Мориц

А в юности куда нас ни несло! В какие мы ни забредали воды! Но время громких свадеб истекло, Сменившись гордым временем разводов. С годами развелись мы насовсем С тем, что казалось тенью золотою, А оказалось, в сущности, ничем — Участием во всем и суетою. Но нас сопровождают, как пажи, Река, и лес, и лист, под ноги павший, Прощающие нам всю нашу жизнь С терпеньем близких родственников наших. И странно — но нисходит благодать От грустного времен передвиженья, Когда уж легче песню написать, Чем описать процесс стихосложенья. Мы делали работу как могли, Чего бы там про нас ни говорили, Мы даже отрывались от земли И в этом совершенство находили. Струна, и кисть, и вечное перо — Нам вечные на этом свете братья! Из всех ремесел воспоем добро, Из всех объятий — детские объятья. 1 апреля 1981

«Нам бы выпить перед стартом…»

В. Алексееву

Песня, в которой факты совершенно не соответствуют действительности, написанная лишь для поддержания высокой работоспособности экипажа в космосе.

Нам бы выпить перед стартом, Но другие помешают. Лишь бы старая «семерка» Отработала б свой план. Если даст отказ вторая — Мы в Алтае иль в Китае. Если третья откажет — Здравствуй, Тихий океан. Наше верное корыто Нас выводит на орбиту, Тут бы нам как раз и выпить Вдалеке от строгих стен, Но за малым остановка: Предстоит как раз стыковка, И приходит тут на память Рукавишников Н. Н. Мы вплываем автоматом С другом-братом-демократом В коммунальную квартиру Под названием «Салют». ЦУП волнуется, допустим, Но и повод не пропустит: Вова, Витя и другие, Без сомнения, нальют. Что ж, у нас терпенья хватит, Нам Земля за всё заплатит, Лишь бы выдала, как надо, КДУ поток огня. Скажут люди: эти двое Есть действительно герои — При такой бывать закуске И ни разу не принять! 7 мая 1981

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ЗЕМЛЕ

У всех, кто ввысь отправился когда-то, У всех горевших в плазме кораблей Есть важный и последний из этапов — Этап прикосновения к земле, Где с посохом синеющих дождей Пройдет сентябрь по цинковой воде, Где клены наметут свои листки На мокрую скамейку у реки. Мы постепенно счастье познавали, Исследуя среди ночных полей С любимыми на теплом сеновале Этап прикосновения к земле, Где с посохом синеющих дождей Пройдет сентябрь по цинковой воде, Где клены наметут свои листки На мокрую скамейку у реки. То женщины казались нам наградой, То подвиги нам виделись вдали, И лишь с годами мы познали радость В кругу обыкновеннейшей земли, Где с посохом синеющих дождей Пройдет сентябрь по цинковой воде, Где клены наметут свои листки На мокрую скамейку у реки. Когда-нибудь, столь ветреный вначале, Огонь погаснет в пепельной золе. Дай Бог тогда нам встретить без печали Этап прикосновения к земле, Где с посохом синеющих дождей Пройдет сентябрь по цинковой воде, Где клены наметут свои листки На мокрую скамейку у реки. 13–15 мая 1981

НОЧЬ ЛЕТНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ

Э. Уразбаевой

Двадцать первого числа При немыслимом свеченье, При негаснущей заре Мы плывем невесть куда, Наблюдая за кормой Летних вод перемещенье, Наблюдая за собой Уходящие года. Наш случайный коллектив, Расположенный к остротам, Расположен на борту Небольшого катерка. Комментируем слегка Все, что нам за поворотом Открывает сквозь июнь Проходящая река. Костерок на мокрый луг Стелет дым горизонтальный, Допризывники вдвоем Ловят рыбу у реки. Им бы Родину стеречь, Строго вглядываясь в дали, А они, представь себе, Все глядят на поплавки. И не важно, милый друг, Все, что было накануне, Все, что с нами совершат Тишина и высота. Только было бы всегда Двадцать первое июня, Только б следующий день Никогда бы не настал. 2–3 июня 1981