Та, что меня спасла

Ночь Ева

Ольга краснеет и опускает глаза. Не качает отрицательно головой, и поэтому я делаю выводы, что у них там что-то происходит, но наша молчунья пока не желает рассказывать. А может, боится спугнуть свою хвостатую птицу Счастья.

– Ладно, ладно, – успокаиваю я её, – я помню: расскажешь, когда будешь готова. Мне даже нравится, что вы играете в шпионские игры и старательно делаете вид, что не знаете друг друга.

– Всё не так просто, – вздыхает Оля, – и я даже не уверена, что будет однажды хорошо.

Я рассеяно похлопываю

её по ладони, пытаясь поддержать. Не хватает ещё одного пазлика для полной картины моего бытия: Аль пока так и не пришёл.

Он появляется, когда его уже никто не ждёт. Мужчины выпили, на столе – погром, громко звучат и тосты, и смех. Я вижу, как к Эдгару подходят охранники, как он выслушивает их и коротко кивает.

Ну, конечно же, он прибыл на своей «невесте». И сразу же о дне рождении забыли напрочь. Если Аль хотел привлечь внимание и шокировать, ему удалось. На Ладу не смотрит. Ну, ладно.

Вот кто может соперничать с Че Геварой мгновенно очаровывать всех. Он вливается легко, шутит, знакомится, поздравляет. Лёгкий, контактный. Одна моя тётка Алевтина смотрит на него недобрым взглядом. Осуждающим. Губы поджимает. Если кто здесь стабилен, так это она. Ничего не меняется. Да я и не жду от неё вселенской любви. Мне даже почему-то хорошо, что она рядом и с ней всё более-менее хорошо.

А ещё я думаю, что дни рождения или праздники можно устраивать почаще. Может, потому что мне хорошо в этой компании.

Ближе к вечеру у Эдгара звонит телефон. По лицу я вижу: что-то случилось или звонит кто-то очень неприятный.

Они переглядываются с Севой. Эдгар уходит от шума. Я могу только видеть, как он хмурится и говорит что-то резкое, отрывистое. Больше слушает и рубит рукой воздух.

В груди становится тесно. Что там на этот раз? Что опять случилось? Даже сегодня нет ему покоя.

– У тебя такое лицо, Тайна, будто ты сейчас заплачешь.

Я моргаю. Альберт стоит рядом. Не слышала, как он подошёл – слишком была поглощена подглядыванием за мужем.

– Ты ошибаешься, – улыбаюсь я ему. – Хочу, чтобы ты помог мне, – воркую, приподнявшись на цыпочки, чтобы посекретничать на ухо.

Ну, большинству дела нет до наших разговоров. Но муж мой ревнивый кидает грозный взгляд, да кое-кто бледнеет. Или зеленеет – это уж с какого ракурса посмотреть.

У Аля грустные глаза. Кажется, ему нелегко дались эти дни. Но ничего. Я попытаюсь всё исправить. Если успею. Эдгар приближается к нам ну очень решительным шагом.

46. Эдгар

Он позвонил вовремя. Когда все счастливы и расслаблены. Когда забываешь обо всём и просто наслаждаешься.

Я переглядываюсь с Севой. У него взгляд: «А я же говорил!». Да, Сева не просто гламурное трепло. Он ещё и аналитик. И то, что Янышевский позвонил, ещё раз подтверждает, что ход Севиных мыслей – правильный.

– Эдгар, Эдгар, – по-отечески

журит он меня как нашкодившего сыночка. – Мне кажется, мы неправильно поняли друг друга.

«Мы» в его интерпретации – это я. Посмел ослушаться.

– Но я дам тебе подумать ещё немного. Осознать и принять правильное решение. У тебя нет выбора, Эдгар. Есть лишь цепочка правильных действий. Ты же не хочешь, чтобы с девочкой что-то случилось?

У меня невольно сжимаются кулаки, а челюсти я стискиваю так, что перед глазами тёмные круги начинают расходиться.

– Жизнь человека – такой нестойкий элемент. Хрупкий, я бы сказал. Вот она стоит, красивая, улыбается. На ней голубое платье, Эдгар, под цвет её прекрасных глаз. Ты же не хочешь видеть её лицо расстроенным или пустым? Да и что ты сможешь дать ей, когда у тебя ничего не останется? Нищих бросают очень быстро. Находят более щедрых и влиятельных мужчин. Думаешь, твоя жена особенная, не такая? Поверь: ничем не отличается от других.

Голубое платье. Откуда он знает? Здесь уединённое место, тщательно подобранная охрана и персонал. Проверенные годами люди. Но то, что он говорит о голубом платье, означает только одно.

Это не пустые угрозы. И Янышевский даёт понять мне: он терпит, но терпение его не безгранично.

– Чего ты добиваешься, Пётр Григорьевич? – я пытаюсь говорить спокойно, но ярость и рычание прорываются вместе с резкими движениями.

– Ничего лишнего, – охотно поясняет бывший партнёр. – Всё, как и договаривались: ты разводишься, женишься на моей Снежане, мы объединяем капиталы – и всё становится прозрачно, тихо и спокойно.

Слишком сладко поёт, чтобы это было правдой. Никогда не будет ни тихо, ни спокойно. Но зачем сейчас спорить? Ни к чему.

– Или плохой финал: ты нищий, никому не нужный. И жена твоя недолго выдержит рядом – уйдёт. Или от тебя, или куда подальше. Ты же меня понимаешь?

Я понимал. Очень хорошо понимал его намёки. Ничего не сказано, но позиция чётко обозначена. И угроза висит в воздухе, как топор, что готов вот-вот упасть, стоит только невидимой руке острым ножом перерезать верёвку.

– Ты моральный урод, Янышевский.

– Не стоит оскорблять будущего тестя, Эдгар, – цокает он языком. От его приторности сводит челюсти. Хочется что-нибудь разрушить. – Но я тебя прощаю. Понимаю твои чувства и положение. Передавай привет Таисии. И поздравления с днём рождения. Неожиданно, да. Нехорошо отмечать заранее. Плохая, говорят, примета.

Он. Меня. Прощает. Тварь.

– Я не верю в приметы. Будь здоров и не болей, Пётр Григорьевич.

Я отключаюсь и сжимаю в руке телефон так, что могу раздавить. Это уже не шутки. Кто? Голубое платье, день рождения – он не просто угадал. Он знает. Ему не просто принесли сплетню со стороны: Тая надела голубое платье в последний момент – я настоял. Перед этим на ней было другое – чёрное с бирюзой.