Таинственный гость
Шрифт:
Она передает мне тарелку с печеньем, и я беру одно двумя пальцами.
– А еще значок, – добавляет она. – Вы могли бы прикрепить его прямо над сердцем, как делаете сейчас.
Я откусываю песочное печенье и пытаюсь представить эту картину – себя в полицейской форме с надписью «Детектив Грей» на значке над сердцем.
– Полицейский участок оборудован химчисткой? – спрашиваю я. – Дезинфицируется ли униформа ежедневно и выдается ли в полиэтиленовых чехлах?
Старк как-то странно щурится:
– Почему я вечно не могу угадать, что вы произнесете в следующую минуту? Что касается химчистки,
– Усерднее, чем горничные? – спрашиваю я.
– Ну, тут вы правы. – И с этими словами она внезапно встает и направляется к двери чайной. На пороге она останавливается и еще раз поворачивается ко мне. – Вы ведь серьезно это обдумаете?
Она ждет, пока я откушу еще кусочек печенья, пережую его раз двадцать, проглочу и только затем отвечу:
– Я подумаю.
– Хорошо, – говорит она. – Увидимся, Молли Грей.
То, что она делает потом, меня совершенно изумляет. Она чуть отступает и медленно приседает в глубоком реверансе.
Затем детектив кивает и выходит из комнаты.
Эпилог
Никогда не бойтесь нового начала. Одна глава должна закончиться, чтобы началась другая.
Я стою перед бабушкиным шкафом с антиквариатом в квартире, которую раньше делила с ней и скоро снова буду делить с Хуаном Мануэлем. Мой любимый вернется из поездки уже совсем скоро.
В одной руке у меня тряпка. В другой – декоративное яйцо. Этого Фаберже никто не чистил уже десять лет. Уверена, я была последней, кто чистил его, и я угодила в неприятности, поскольку стерла старую патину, вернув зато потускневшей драгоценности и золоту их безупречный блеск.
Меня не волнует, что от мытья яйцо потеряет в ценности. Я даже не знаю, является ли оно раритетом, как предположила миссис Гримторп много лет назад. Это не важно для меня. Передо мной вещь столь блистательная и очаровательная, что у меня перехватывает дыхание каждый раз, когда я смотрю на нее. Я последний раз очищаю и полирую яйцо, а затем кладу в бабушкин шкаф рядом с фотографией моей матери в юности. Мэгги, незнакомка у нашей двери. Мэгги, которая сказала, что когда-то работала горничной с моей бабушкой. Неужели это правда? Неужели она тоже работала в этом лишенном тепла особняке, полируя серебро и вынося издевательства со стороны мистера Гримторпа? Через три года после ее загадочного появления у нас бабушка сказала мне, что моя мать умерла. И все же, даже несмотря на это, я то и дело представляю, как она вдруг из ниоткуда снова появится в моей жизни и, как и много лет назад, постучит в мою дверь. Но она все не появляется, не стучит. И мне, верно, стоит признать, что мама так и не вернется.
Как только я об этом думаю, в дверь стучат, отчего я вздрагиваю. Я смотрю в дверной глазок и с облегчением вижу мистера Престона. Он как раз вовремя, одет в обычную одежду, а не в униформу швейцара. Он переминается с ноги на ногу.
Я открываю дверь.
– Входите, мистер Престон! Чай готов. У нас достаточно времени до приезда Хуана Мануэля, чтобы все обсудить.
– Замечательно. –
– Вы так заботливы! Я положу их к чаю, – говорю я и несу угощение на кухню.
Мистер Престон снимает обувь, протирает ее чистой тряпкой из шкафа, а затем аккуратно ставит на коврик в прихожей.
– Как прошел остаток дня, мистер Престон?
– Я выжил. Когда пресс-конференция закончилась, на лестнице меня и коридорных окружила толпа. Мне практически пришлось отбиваться от них, пока бедная мисс Шарп ловила такси.
– Вы знали ее, когда она была ребенком? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает он. – В отличие от твоей бабушки Эбигейл Шарп никогда не приводила с собой свою дочь. Ты была единственным ребенком в поместье – нашим светлым лучиком надежды среди всей этой холодной тьмы.
Закипает чайник. Я переливаю воду в чайник на бабушкином серебряном подносе из комиссионного магазина и приношу его в гостиную вместе с двумя фарфоровыми чашками.
Мистер Престон садится на диван, но он явно встревожен. Он все ерзает, ерзает…
– Хуан скоро будет, – говорю я. – Он уже приземлился. Но мы с вами успеем насладиться чаем.
– Отлично, – кивает мистер Престон.
Я наливаю чай в свою любимую чашку с прелестными бело-желтыми ромашками и передаю ему. Себе я наливаю чай в бабушкину чашку с домиками.
– Тогда мне лучше не тянуть. – Он делает глоток и ставит чашку на блюдце. – Непросто сказать это, Молли, хотя я подозреваю, что ты уже давно знаешь, о чем пойдет речь.
– Честно говоря, знаю, мистер Престон. И это нормально. Уйти на пенсию – вполне разумный для вас шаг. Вы заслуживаете насладиться отдыхом. Никто не может работать вечно.
Мистер Престон смотрит на меня взглядом, который я не могу понять. А через мгновение он произносит:
– Молли, я твой дедушка.
Сначала я думаю, что мне почудилось. Но затем я понимаю, что происходит. Бедный мистер Престон старше, чем мне казалось, и он постепенно теряет связь с реальностью. Боже мой, его разум потихоньку сворачивается, как перегретое молоко!
Но когда мистер Престон повторяет: «Молли, ты меня слышишь? Я действительно твой дедушка», я ставлю чашку, и мир начинает вращаться. Фаберже, кексы и бабушкино серебро из комиссионного магазина танцуют перед моими глазами.
– Молли, прошу, не падай в обморок. Вот. – Он вручает мне мою чашку. – Нет такого недуга, который нельзя вылечить чаем.
– Моя бабушка именно так говорила, – произношу я между длинными, прерывистыми вздохами.
– Я знаю.
Я смотрю на него, пока вращение мира не замедляется и не останавливается окончательно.
– Мистер Престон, вы в здравом уме?
– Что? Ну разумеется.
Я жду от него продолжения.
– Молли, много лет назад, когда мы с твоей бабушкой были молоды и влюблены, ее родители отчаянно пытались нас разлучить. Тогда твоя бабушка была обеспечена, ведь у ее родителей водились деньги. Она принадлежала к высшим слоям общества, а я в глазах ее семьи был просто бедняком, никчемным босяком. Но видишь ли, ее родителям не удалось оторвать нас друг от друга.
– Это как? – спрашиваю я.