Так и было
Шрифт:
Прасковья Васильевна наклоняется и в темноте разглядывает мамино лицо.
— Что вы так мучаетесь? — говорит она маме. — За пять вёрст на работу ходите. У вас же дочка, пожалели бы себя ради неё. Посидели бы дома.
— У вас двое детей, а вы же работаете, — отвечает ей мама.
— Я тут с ними рядом. А вы на другом краю города.
— Ничего. Весной, может, трамвай пойдёт, а до весны не так уж и далеко, — не сдаётся упрямая мама.
— До весны ещё долго нам мёрзнуть, а о дочке надо подумать, — вздыхает Прасковья Васильевна.
—
— Надо, — соглашается Прасковья Васильевна. — С вашим-то характером можно ли не работать!
…И вот одну за другой преодолевает мама ступеньки своей широкой и когда-то такой нетрудной, удобной лестницы. Ничего. Самое тяжёлое уже позади. Сейчас мама постучит, и Наташа мигом откроет, как будто она стояла под дверью и всё время ждала этого стука. И весь вечер, и всю ночь они будут вместе, будут вдвоём.
А ночь зимой в Ленинграде длинная-предлинная, и, если не налетят фашисты, можно вполне выспаться, отдохнуть и набраться сил для нового трудового дня.
ОСКОЛОК
Всегда они жили дружно и вдруг поссорились. Поссорились без всякого серьёзного повода, из-за ерунды. Таня споткнулась в коридоре об Валькины санки и уронила охапку дров. Дрова рассыпались со стуком и грохотом. Валька проснулся и заревел. Из комнаты выскочила Зоя Петровна и закричала на Таню:
— С ума сошла! Ребёнок всю ночь не спал, а ты грохочешь, как ненормальная!
Таня сперва растерялась, а потом ответила резко:
— А зачем санки посреди коридора бросили? Я не кошка, впотьмах не вижу! — Собрала поленья и ушла в комнату, сильно хлопнув дверью.
С этого дня они перестали разговаривать.
Маме Таня ничего не сказала. У мамы в госпитале огорчений хватает, зачем посвящать её в мелкие домашние неприятности. Зоя Петровна тоже не стала жаловаться, она очень устала, и ей было не до того.
Зоя Петровна работала на заводе кассиром. До войны она выдавала рабочим только заработную плату, а теперь ещё хлебные и продуктовые карточки. Раньше ездила на завод трамваем, а теперь ей приходилось ходить пешком.
Рано утром Зоя Петровна отвозила своего четырёхлетнего сына Вальку в детский сад и шла на завод. Вечером, возвращаясь с завода, она забирала Вальку домой. Оба отца, и Танин, и Валькин, работали на том же заводе и жили там на казарменном положении, как и многие ленинградцы этой зимой. Ведь силы надо было беречь для работы и нельзя было их расходовать на дальнюю дорогу. Дома оставались три женщины и только один мужчина — большеглазый и белобрысый четырёхлетний Валька.
— Танюша, — говорила Тане мама, — мы с тобой уже большие, и нам легче, чем Зоечке. Ты ей помогай.
И Таня получала соседке хлеб,
И вот, вместо доброго слова, на неё накричали ни за что ни про что. Правда, она тоже ответила очень грубо, но просить прощения и первая идти мириться всё равно не станет. Хлеб получать она им, так и быть, будет, а в комнату заходить и не подумает. Положит на стол в кухне, и ладно. Но думать так было гораздо легче, чем выдержать характер.
Через два дня Таня так сильно соскучилась по Вальке, что просто не находила себе места. Ведь этого мальчишку она знала почти с первого дня его рождения. Нянчила его, помогала купать и играла с ним. Когда Валентин Иванович, — так называет его отец, — отбывал с детским садом на дачу, Таня ездила его навещать.
Она сберегала деньги от завтраков и покупала Вальке леденцовых петушков на палочках и другие любимые им гостинцы.
Несколько дней Вальки не было дома. Стояли сильные морозы, и Зоя Петровна оставляла его ночевать в детском саду.
Но прошла неделя, и он появился снова.
Утром Таня слышала, как Зоя Петровна говорила маме, что у Вальки сильный насморк и она боится вести его по морозу.
— Я схожу на работу, отпрошусь дня на три и посижу с ним дома, — сказала она и вместе с Таниной мамой вышла из дому.
Таня сидела у себя в комнате и пыталась читать книжку, но не могла. Она думала о том, что рядом за стеной, в запертой на ключ комнате томится одинокий, простуженный Валька. А ведь он мог бы сейчас сидеть вместе с нею, и она показывала бы ему картинки или вырезала из бумаги разные фигурки. И ключи ведь у них одинаковые. Нет, ни за что не откроет Таня своим ключом комнату Зои Петровны и не войдёт туда! Ни за что!
Но поговорить с Валькой через запертую дверь она может. Таня вышла в коридор, подошла к двери и тихонько окликнула:
— Валька!
— Таня! — обрадовался он. — Таня, иди ко мне!
— А что ты делаешь? — спросила Таня.
— Скучаю, — хриплым от простуды голосом проговорил он. — Таня, почему ты к нам не приходишь?
— Мне некогда. Ты будь умником, возьми цветные карандаши и нарисуй котика или собачку.
— Я лучше бегемота нарисую и крокодила, — гудел за дверью Валька.
— Ладно. Ты рисуй, а я тебе вырежу два танка. Такие, как шли мимо нас на фронт. Помнишь?
— Помню. А как ты мне их дашь? Мама заперла дверь на ключ, чтобы я не бегал в холодную кухню.
— А я их под дверь подсуну, — пообещала Таня и отправилась в свою комнату. Но не успела она взять тетрадку для рисования и сесть за стол, как за окном послышался знакомый свистящий звук. И репродуктор тотчас же объявил: «Артиллерийский обстрел района!»
Один снаряд пронёсся над крышей соседнего дома, взвихрил снег и разорвался, видно, неподалёку, потому что грохот был очень сильный. Таня надела пальто. Немедленно в убежище! А Валька? Разве может она его оставить?!