Так и было
Шрифт:
– Скорее, на немцев нарвемся.
– Так не видать же! Пошли, пошли, дед Никифор. Не бойся.
Они поднялись от реки к началу улицы, и тут из-за угла показались два эсэсовца в черных шинелях, с автоматами на груди. Встреча была неожиданной для тех и других. Замерли на месте председатель и Гришка. Остановились эсэсовцы - откуда здесь русские, почему? Тот, что повыше ростом, впился в мальчишку острым взглядом, поманил к себе. Гришка поднял глаза на председателя - подойди ты, ты же взрослый! Эсэсовец
– Наин! Кнабе! Кнабе!
Мальчишка не шевельнулся. Взбешенный неповиновением эсэсовец пружинисто подошел сам, ткнул автоматом председателя - отойди!
– что-то отрывисто заговорил, тыча пальцем поверх головы мальчишки. Выхватил из ножен кинжал. Гришка втянул голову в плечи, зажмурил глаза. Почувствовав под носом что-то шершавое и холодное, разомкнул веки - фашист тыкал в лицо отрезанной шишечкой красноармейского шлема, который он, убегая из дома, натянул на голову вместо шапки… Снова замелькал перед глазами кинжал, задергался из стороны в сторону, вверх и вниз великоватый для Гришкиной головы шлем.
Как фашист ухватил его за шиворот, как он скользил по льдистому снегу, обдирая в кровь руки после крепкого пинка, мальчишка узнал от председателя, когда пришел в себя и увидел, что на нем нет меховых рукавиц.
– Так фриц же забрал. Не помнишь разве?
– перехватив взгляд мальчишки, сказал председатель.
– Шлем ему твой не понравился, из-за него все получилось. Ты-то ладно, а я, старый дурак, почему не подумал об этом? Посмотри, что он со звездочкой сделал.
Гришка стянул с головы шлем. Зеленая звездочка на нем была перерезана крест-накрест и наполовину ободрана.
– Пойдем-ка обратно, ну их к шуту, - сказал председатель.
– П-пойдем, - согласился мальчишка, - т-только отдышусь маленько.
Дрожащими руками он натянул шлем, кое-как застегнул пуговицу и стал ждать, пока пройдет страх. Он начинался почему-то всегда в животе, потом подкатывал к горлу, туманил голову.
– Вставай, хватит сидеть, - подогнал дед Никифор. Мальчишка поднялся. Страх еще не прошел, но он уже мог преодолеть его.
– Дед Никифор, мне на свою деревню взглянуть охота, - протянул Гришка совсем по-детски.
– Хоть одним глазком!
– Ну и неуемный же ты!
– рассердился председатель.
– Ладно, посмотри, а я здесь подожду. Ноги, понимаешь, вроде как судорога стянула.
Гришка стал подниматься улицей в гору и у дотлевающего дома увидел красноармейца. Он палкой подгребал к себе угли. Обе ноги бойца были оторваны. Сквозь тряпки, которыми были замотаны обрубки, проступала кровь.
– Вы ранены?
– спросил Гришка.
– А ты не видишь?
Старое лицо красноармейца было худым и черным. Глаза лихорадочно блестели. На скулах бугрились желваки.
– Как же вы теперь?
– У угольков
– А где они?
– Сходи и посмотри, - на что-то рассердившись, сказал раненый.
Гришка эти слова воспринял как приказ и побежал в гору. Взбежал наверх, не таясь, и сразу упал, пополз обратно от засвистевших над головой пуль. Красноармейцы окопались совсем недалеко, за шоссе, а в Валышево были немцы. Рассказал об этом раненому. Тот выругался:
– Вернусь, я им, сволочам, покажу! Взяли деревню, так зачем драпать? Добегались уже, хватит!
Вернусь… Это еще когда будет, а мальчишку интересовала сиюминутная судьба красноармейца, и он спросил:
– Немцы вас видели?
– А куда я от них спрячусь?
– И в плен не забрали?
– На кой черт я им такой нужен? Решили, что я без них сдохну.
– Раненый говорил тяжело, с хрипом. Передохнув, продолжал: - А я до-тя-ну-у до вечера и уползу-у!
– Заметив в глазах Гришки сомнение, угрожающе произнес: - Ты вот что, парень, не смотри на меня так и иди туда, откуда пришел. Нечего меня раскиселивать.
– Я хочу помочь вам, - потянулся мальчишка к безногому.
Тот рассердился еще больше:
– Чем? Чем ты мне поможешь? Уйди, ради бога, с глаз долой!
Безнадежное положение раненого оттеснило собственные злоключения. Гришка понимал, что безногому может помочь только врач, но все равно чувствовал какую-то и свою вину перед беспомощным человеком, которого он покидает, вынужден покинуть, не оказав никакой помощи. Вернулся к председателю хмурым, долго шел молча, потом спросил:
– Дед Никифор, человек может жить без обеих ног?
Председатель покосился на мальчишку - с чего его на такое-то понесло?
– Живут. Без ног и без рук маются, и смерть их не берет. А ты к чему это спрашиваешь?
Он рассказал о встрече с безногим. Раньше что-то мешало это сделать, а что, и сам не мог понять. Председатель крякнул и потряс кудлатой головой:
– Этот не жилец.
– Как это не жилец? Почему?
– не захотел поверить мальчишка.
– Выживают те, кому операцию сразу сделают, кровь остановят да в теплую постельку уложат, а со жгутами столько времени…
– С какими еще жгутами?
– не дал договорить председателю Гришка.
– Выше раны ногу или руку туго перевязывают, чтобы кровь не текла. Слышал я, часа три этот жгут держать можно, потом все, конец.
В этот вечер Гришка долго не мог уснуть и все твердил про себя: «Останься живым, пусть не убьют тебя немцы, доберись до своих, и тебя спасут, не могут не вылечить такого человека». Мучился, что никогда не узнает, уцелеет безногий или умрет, как думал дед Никифор, и спал плохо. Мать несколько раз толкала под бок: