Такая долгая жизнь
Шрифт:
Какие дела у него еще на земле? Тогда бы он не мог сразу ответить на этот вопрос. То, что дела были, он знал, но какие из них первоочередные? И только спустя несколько дней он понял, что ему надо сделать в первую очередь.
Выйдя из клиники, он позвонил замнаркома.
— Я просил бы вас принять меня перед отъездом по неотложному делу.
— Я жду вас, Михаил Осипович. — И уже по его тону Щаренский понял, что замнаркома знает о его болезни.
— …Прошу вас оставить меня на моей прежней работе до тех пор, пока я в силах буду ее выполнять.
— Конечно, Михаил Осипович, — сказал замнаркома, — если вы этого хотите. Но надо ли?..
— Надо! — перебил Щаренский уже не по чину, а по праву приговоренного к смерти человека. — Есть еще у меня к вам одна просьба… Очень большая просьба, — повторил бригадный комиссар. — Был у меня друг, вернее, он и есть… Его арестовали в тридцать седьмом году… Я убежден, что это судебная ошибка. Понимаете, меня не будет, — сбивчиво заговорил Щаренский, — и тут уж ничего не поделаешь… Одним членом в партии станет меньше… Но если вы поможете… меньше не будет. Это настоящий коммунист… И только по ошибке… Да вы же знаете, что было при Ежове…
— Погодите, погодите, Михаил Осипович, но ведь это совсем не по моей части, ведь это совсем не по моему ведомству…
— Товарищ генерал-лейтенант, вас знает Сталин… Только вы можете… А я этого не забуду. Да что я? Не забудут многие, не забудет Путивцев.
— Как вы сказали — Путивцев? Это товарищ, о котором вы просите?
— Да, Путивцев, Михаил Путивцев…
Замнаркома облегченно вздохнул, он даже не пытался скрыть этого.
— Я думаю, Путивцев уже дома, — сказал он спокойнее.
— Дома?
— Да, дома… Да что вы стоите, Михаил Осипович, садитесь.
Замнаркома рассказал, что несколько дней тому назад он присутствовал на заседании в Наркомате обороны. Слушался вопрос о состоянии западной границы. Маршал Шапошников и Шатлыгин докладывали народному комиссару маршалу Тимошенко о строительстве укрепленных районов на новой границе.
В конце своего доклада Шатлыгин сказал: «Немало сделано, товарищ нарком, но работы еще много». — «Что вам нужно, товарищ Шатлыгин, чтобы ускорить работы по укреплению нашей западной границы?» — «Не хватает людей, товарищ маршал. И не просто людей, а толковых организаторов». — «Разве у нас мало в стране толковых организаторов?» — «В стране немало. А у меня не хватает». — «Кто вам нужен конкретно?»
Шатлыгин назвал несколько фамилий и добавил: «Товарищ нарком, один из названных мной… Понимаете, произошла ошибка… фамилия его Путивцев. Михаил Путивцев…» — «Вы ручаетесь за него?» — спросил Тимошенко. «Как за самого себя». — «Хорошо», — сказал нарком.
— Но ведь нарком только сказал: «Хорошо», — заговорил взволнованный услышанным Щаренский.
— Тимошенко добился освобождения группы военных. Среди них был Путивцев. Погодите. — Замнаркома вызвал дежурного, отдал распоряжение. — Как только узнаете, сразу доложите мне, — приказал
— Слушаюсь, — дежурный исчез за дверью.
Щаренский все еще не верил, что все решилось так просто. Но вот вернулся дежурный. Козырнул:
— Товарищ генерал-лейтенант, ваше приказание выполнено. Товарищ Путивцев освобожден и в настоящее время находится в Москве…
— Ну, что я вам говорил, Михаил Осипович? — обратился замнаркома к Щаренскому.
— Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.
— Ну вот, опять «спасибо». Не за что, Михаил Осипович, не за что…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Прибыв в Москву на Ярославский вокзал, Михаил Путивцев сел в автобус и поехал на Горького, к брату своему Пантелею домой. Дверь ему открыла Анфиса.
— Миша, ты? — В растерянности она даже отступила на шаг.
Анфиса располнела. Он привык видеть ее в красивых платьях, с шестимесячной завивкой, а сейчас перед ним стояла грузная, немолодая уже женщина в ситцевом в горошек платьице, повязанная темным фартуком.
Михаил шагнул к ней, и Анфиса обхватила его за шею прохладными после стирки руками.
— Вот радость-то будет Пантюше! А Ксеня, Ксеня-то как возрадуется!.. — запричитала Анфиса.
— Как Ксеня-то, как Вовка? — Михаил осторожно высвободился из объятий.
— Все в порядке! Ксеня здорова, Володя тоже…
— Вовка-то вырос, наверное?..
— Вырос, конечно, вырос… Чего ж ему не вырасти… Я в Таганроге, правда, давно не была, но Ксеня в прошлом году приезжала, говорила — вырос, прямо совсем большой стал.
— Ну а как вы тут, как Пантюша?
— Да и мы ничего, слава богу… Инночка-то наша замуж вышла, скоро буду бабкой, вот какие дела… — сообщила Анфиса.
— Инна замужем? Здорово!.. Давно ли Пантелей козюлечкой ее называл?.. Кто ж муж ее?
— Тоже, как и она, — филолог. Только Инночка по французской филологии, а он по германской…
— Значит, говоришь, бабушкой скоро будешь, а Пантелей дедом? То-то я смотрю… — Михаил вовремя остановился, но Анфиса догадалась:
— Бабка тебя встречает, да?
— Ну почему же — бабка? — смутился Михаил.
— Я и сама, Миша, знаю, что бабкой стала… Были молоды, любила пофорсить, любила наряды… а теперь чего уж, скоро внук будет… Ну что ж это я стою? — опомнилась Анфиса. — Раздевайся, ты же, наверное, голодный с дороги…
— Я не голодный, Анфиса. Раздеваться не буду, оставлю только свою поклажу. — Михаил снял с плеча потертый вещевой мешок с брезентовой лямкой, осторожно поставил его в угол, с мешка капало. — Надо мне в одно учреждение сходить, я скоро вернусь, — сказал он.
— Какое еще учреждение? Завтра сходишь… Я сейчас Пантюше позвоню, он мигом прилетит…
— Пантелею пока не звони, а вот Ксене, пожалуйста, позвони. Хочу услышать ее голос.
— Ксене-то позвонить некуда. Живет она теперь не на Ленинской, а у отца, на Амвросиевской. Квартира-то твоя казенная была, теперь там другие люди живут…