Такая долгая жизнь
Шрифт:
Дядьку Мартына Ксеня признала сразу, со слов Михаила — коренастый, чернявый, волосы коротко острижены, ежиком. А дядька Демка? Знала только, что он старше Мартына и что Алексей характером пошел в него. Неугомонный. Когда Алексей был маленьким, то у дядьки Демки дневал и ночевал.
— Дядька Демка, ну давайтэ поборымось… — И пыхтел изо всех своих детских силенок, упирался, не хотел ложиться на лопатки.
Бывало, дядька поддавался ему, и тогда ликованию не было конца: Алеша всерьез принимал победу.
Холод постепенно вытравлялся, боль в пальцах стихла. Ксеня
— Теперь разотры их, — наказала Анастасия Сидоровна. — Та як же ты робышь? Давай я сама.
Ее руки были сухими, горячими, крепкими. Ноги у Ксени стали приятно гореть, покраснели.
— От и все, — сказала Анастасия Сидоровна. — Надягай чулки и ходимо снидать.
— Мам, зеркало у вас есть?
— Та зеркало в зале.
— Прическа не растрепалась, мам?
— Та ни. Гарна, гарна!
Ее наплоенные, волнистые темные волосы были хорошо уложены. Лицо у нее с мелкими чертами, но красивое: ровный нос, яркие губы. Ксеня, однако, была недовольна своим лицом: ночь не поспит — глаза втянуло, щеки запали, как с креста снятая. Вот у Марфы, сестры ее, лицо всегда круглое, розовое, цветущее. И вся она круглая и пышная.
Сняв ворсинку с зеленого шерстяного платья, Ксеня вслед за матерью вошла в зал. Все головы повернулись в ее сторону: никто ведь как следует еще не разглядел «Михайлову жинку». Молодая женщина засмущалась, залилась румянцем. Свекровь подметила это и — на выручку:
— Та ты сидай, сидай… Та наливай же, Демка, со здоровьицем усих!
Дядька Демка, длинноносый, худощавый, сидевший по левую руку, не заставил себя ждать, налил всем, выпил первым, крякнул, потрогал кончик уса. Дядька Мартын опрокинул свою чарку в рот, на секунду задержал дыхание, потом шумно выдохнул. Захрустели на зубах соленые огурчики, пахнущие сельдереем и укропом, захрумтела, сочась, твердая пелюска [1] .
1
Капуста, засоленная половинками кочана.
Мать принесла на тарелке пышущую жаром гору блинов, Фекла достала из погреба два больших глечика с кислым молоком. Разлили его по блюдцам. Блины брали руками, обжигаясь, сворачивали в трубочки, макали в молоко. Анастасия Сидоровна положила на блюдце Ксене румяно-желтый каймак, дала ложку:
— Ешь, ешь…
Ксеня ела плохо, чувствуя на себе любопытные взгляды. Ее посадили рядом с Феклой, женой Максима. Низкорослая, щупленькая Фекла не без зависти косилась на ятровку [2] .
2
Жена мужниного брата.
Ксеня чувствовала себя неуютно под этими косыми взглядами, а тут еще дядька Мартын, выпив вторую рюмку, завел:
— Жинка у тэбэ гарна, Мишка. А все ж таки должон тоби сказать: чи тоби мало було наших дивок, шо ты взяв городску?
Михаил слушал, застенчиво
А дядька Мартын продолжал:
— Шо воны, городски, умиють. Тики фигли-мигли у них на уме.
— Дядька Мартын!.. — Хотя в их семье не принято было перебивать старших, Михаил не выдержал.
— А ты слухай! — повысил голос Мартын.
— Та чого ты напустився на молодайку? — вступилась Анастасия Сидоровна.
— Нехай знае, шо Мишку мы в обиду не дамо и фиглей-миглей не допустимо.
— Та шо ты там балакаешь, не знаючи людыну, замовчь лучше.
— Вси воны, городски, таки, — не сдавался Мартын.
— А ты шо, знався с ними? — вскинулась тетка Химка, жена Мартына.
Дядька крякнул, замолчал.
— Ты, дочка, не слухай. Дядька Мартын у нас така гроза: погримыть тай осядытся.
— Мишка! Ты бы рассказал, шо у великим свити робыться. Ты к ему ближче.
Дядька Демка улучил момент, потянул на свое. Он уже наелся, чинно сидел за столом, покручивая кончики блестящих усов. Дядька Демка интересовался политикой, международной жизнью. При встречах с Михаилом он всегда спрашивал его: шо там робыться у великим свити?
— А знаете, дядя, что на той неделе завод наш переходит на семичасовой рабочий день. Да не только наш — все заводы и фабрики. И это будет самый короткий рабочий день в мире…
Все примолкли. Новости Михаила всегда были интересными.
— Но это только начало, — продолжал Михаил. — Скоро мы создадим такую индустрию, которая будет производить все, от швейной иголки до аэропланов.
— А ситец будэ? — прислушиваясь к мужскому разговору, спустив платок с уха, спросила тетка Химка с другого конца стола.
Но ее перебил дядька Мартын:
— От ты тут говоришь: семичасовой день для рабочих. А шо будэ для крестьян? Яка крестьянину польза от тих железок, шо вы робытэ у городи?
— А польза такая: посадим вас на тракторы. А один трактор будет посильнее, чем пятьдесят наших Вороных. Вот и посчитайте, сколько на таком железном коне можно сделать?
— Це ты брешешь, Мишка? — перебил дядька Мартын. — То ж, по-твоему, с одной стороны трактор, а с другой — пятьдесят коней, и той трактор их пэрэтягнэ?.. Та ни в жисть не повирю.
— Будут, дядя, тракторы и помощнее, чем пятьдесят коней.
— Цэ все сказки…
— Фома ты неверующий! — Дядька Демка сам читал про такие тракторы и сейчас решил вставить свое словцо в разговор.
Почувствовав поддержку, загораясь, как на собрании, когда ему приходилось убеждать комсомольцев, Михаил продолжал:
— А знаетэ, дядя, шо у нас есть уже такие аэропланы, шо мають моторы по триста лошадиных сил? А если такой мотор та на трактор… — Михаил говорил по-городскому, но, когда волновался, переходил на смешной язык Солодовки, где большинство жителей были выходцами из Украины.
Дядька Мартын спросил:
— Я чув, шо ты литав на оероплане. Це правда?
— Правда.
— Ой, лыхо. Ни за яки гроши не сила бы в той оероплан, — снова встряла в разговор тетка Химка.