Такая долгая жизнь
Шрифт:
Низко висящая, прозрачная синь неба временами подкрашивалась отсветами багрового пламени над металлургическим заводом. Тот характерный заводской шум, к которому Ксеня привыкла с детства, ночью слышался явственнее и резче. Путивцев прочитал Ксене свои стихи о заводе. Она запомнила две строчки: «Весна бросает с крыш хрусталь. Со звоном бьет о мостовую». Оказывается, он стихи пишет и не женат, а не бывал с ними здесь потому, что у него нет времени, осенью он оканчивает рабфак.
— Давайте играть в «колоски», — неожиданно предложил Михаил.
— А как это? — Ксеня такой игры не знала.
— Очень
— Я беру один конец колоска в рот, а вы другой, и кто быстрее сжует свою половину, — пояснил он. — Попробуем?
— Попробуем… — Но тут же Ксеня спохватилась, поняв, что игра ведет к поцелую. — Ага… Хитрый вы… Нет уж, как-нибудь в другой раз в «колоски» сыграем…
Тепла и коротка июльская ночь. Одурманивающе-сладко ночью пахнут травы. Ясны и притягательны редкие звезды на чистом небе.
Они просидели до рассвета…
Домой Ксеня не шла, а бежала: «Что скажет отец, если дознается, что явилась утром!»
Захар, муж Марфы, потихоньку открыв дверь, сочувственно прошептал:
— Где тебя черти носят?.. Я уже четвертый раз перевожу часы. Всю ночь не спал!
Михаил проснулся. Страшно хотелось пить, горло до боли пересохло. Он спустил ноги с кровати и, ступая только на пятки, чтобы не было так холодно от настывшего за ночь пола, прошел на кухню, где на лавке стояло ведро с водой. Водица сладкая, колодезная, своя. Такой в городе не бывает. Такой можно бочку выпить. Напившись, он вернулся в зал и увидел отсветы на стене. Выглянул в окно — багровые языки пламени поднимались над крышами, и тут раздался звон колокола на деревенской церквушке.
Михаил схватил штаны, рубашку, ботинки. Проснулась Ксеня:
— Ты куда?!
— Пожар! Горит что-то в деревне!
Натянув на голову шапку, схватив полушубок, он выскочил на улицу.
Из домов выбегали люди. Кто-то догонял Михаила, тяжело дыша. Из проулка выскочил дядька Демка.
— Где? — крикнул Михаил.
— Как бы не сельсовет…
Горело двухэтажное деревянное здание сельсовета. Огонь охватил уже весь дом. Языки пламени лизали крышу, вздымаясь все выше и выше к небу. Ветер стих. Не случись этого, огонь перекинулся бы на соседние хаты. Кто-то уже успел растащить полуобгоревший забор, который мог бы стать огненным мостиком к сараю, где стояла скотина.
— Несите ведра! Воды!
— Становитесь в цепочку к колодцу! — скомандовал Михаил. — Скорее, скорее!
Сквозь разноголосье людей пробивалось жалобное тонкое мычание испуганного теленка, которого выгнали из сарая на улицу.
Обрушился угол дома. Дядька Демка самоотверженно кинулся с вилами вперед и тут же отвернул лицо от нестерпимого жара: рукоятка на вилах была коротка. Михаил тоже бросился за ним, зацепил граблями чадящее бревно, потащил.
Снег около сельсовета растаял, земля под ногами стала скользкой, он поскользнулся и упал. Вскочил. Снял полушубок, кинул на руки стоявшей чуть поодаль Фекле:
— Где Максим? — И тут же увидел его.
Тот стоял у колодца, передавал ведро с водой по людской цепочке.
— Лей повыше!
Михаил побежал к крайнему в цепи, схватил у него ведро, придвинулся еще на два шага к огню и, отвернув лицо — невтерпеж было, —
Теперь уже пылала и крыша. А до крыши, как ни старайся, не достанешь.
Через несколько минут дом рухнул. Огненный столб сник, и огонь стал униматься.
Снова мужчины с вилами, тяпками, лопатами кинулись к пожарищу, потащили в разные стороны полуобгоревшие бревна и доски. Тут же стали их обливать. Обессилевший огонь не мог уже справиться с водой. Пар, смешанный с дымом — густая грязная вата, — обложил все вокруг, застил глаза.
Кто-то вытер Михаилу платком щеку. Он обернулся. Рядом стояла Ксеня.
Постепенно дым рассеивался. Обгоревшие бревна теперь только бессильно шипели, на месте двухэтажного здания сельсовета лежала бесформенная груда обуглившихся обломков. Михаил увидел Демида в разорванном полушубке с дымящейся полой.
— А это по-людски, по-божески? — только и сказал ему Путивцев.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В комнате — кромешная темнота да легкое похрапывание Ивги. Осторожно, чтобы не натолкнуться на что-нибудь, Тихон Иванович сделал несколько тяжелых со сна шагов к двери, ведущей на веранду. На веранде было, уже посветлее.
Выйдя во двор, он направился к конюшне. Чуть скрипнули ворота в поржавевших за зиму петлях, в потемках тихо заржал Серый, Тихон Иванович насыпал в ясли корма коню и потрепал его по теплой ворсистой шее.
На дворе, у собачьей будки, позванивая цепью, уже вертелся Каштан, всем своим видом, хитрой мордой и пушистым хвостом выражая восторг при виде хозяина. Тихон Иванович к собаке не подошел, недовольный ею, а зашлепал по мокрому снегу обратно в дом. Каштан поджал хвост, вид у него был виноватый: ведь он не услышал, как хозяин прошел к конюшне, а проснулся только тогда, когда заржал Серый.
В доме Тихон Иванович снова забрался на теплые полати на припечке, улегся, но сон окончательно покинул его.
Постепенно в комнате развиднялось, все явственнее проступали тускло-молочные квадраты окон.
Хлопнула дверь на веранде, спустя какое-то время послышалось шарканье лопаты — Михаил расчищал от снега дорожки во дворе.
Прежде Константинов жил в станице Винокосовской. Был там у него надел земли, который выделил тесть-казак его жене — Евгении. Сеяли на нем хлеб, держали огород — словом, занимались обычным крестьянским делом. Но не было их семье удачи: то град хлебное поле побьет, то скотина передохнет. Дети тогда еще были маленькими, не помощники, жена — тоже. Какая из нее помощница, если, считай, через два года рожала, год носит, год кормит. Тринадцать детей было у Тихона Ивановича, правда, пятерых господь бог еще во младенчестве прибрал. Как ни крутился Константинов, а из нужды не выбивались. Вот тогда и решил он попытать счастья в городе. На деньги, вырученные от продажи домика и земли в станице Винокосовской, купил кирпич, толь и стал строиться. Завел извоз. Бился за копейку от рассвета до поздних сумерек. Случалось, зарабатывал рубль в день и тогда приезжал домой веселый, привозил детям баринок — сдобных фигурных пряников. Уже по крику его у ворот чувствовали удачу: