Таких не берут в космонавты. Часть 1
Шрифт:
Иришка явно порадовалась решению «классухи».
На улице она схватила меня под руку. Словно и правда боялась, что я вдруг упаду без чувств. Мы с ней шагали по заснеженной дороге — теперь уже действительно вместе, а не просто рядом.
— Папа сказал, что тебя в Москве исключили из школы, — сообщила Иришка.
Она хитро сощурила глаза. Я увидел на её щеках ямочки.
Иришка смотрела на меня с нескрываемым любопытством.
Я пожал плечами.
— Не
— Папа сказал: ты стал «неуправляемым», когда перестал петь на концертах. Папа считает, что у тебя завышенное отношение к себе. И искажённое восприятие действительности.
— Звёздная болезнь, — подсказал я.
— Ну да.
Лукина качнула головой — с её шапки осыпались снежинки.
— Моего старшего брата мама тоже называла «неуправляемым», — сказал Иришка, — до того, как он поступил в университет. А теперь он для неё едва ли не идеальный. Теперь для мамы я стала плохой и неуправляемой.
Лукина хмыкнула и добавила:
— Теперь мама ставит мне брата в пример. Как будто уже забыла о собственных словах.
Иришка указала на меня варежкой.
— Рада, что теперь не я самая плохая в семье, — заявила она. — Хорошо, что ты приехал.
— Ich freue mich auch, — сказал я.
Тут же перевёл:
— Я тоже рад.
Лукина дёрнула плечом. Она всё ещё не спускала глаз с моего лица.
— Наверное, это очень грустно, когда становишься никому не нужным, — сказала Иришка. — Будто старая мебель. Вчера о тебе говорила вся страна, а сегодня твоё имя уже забыли.
Она тут же спросила:
— Вася, ты всё ещё переживаешь? Из-за того, что тебя больше не зовут на выступления. Мама говорила, что ты даже перед Хрущёвым в Кремле пел. Когда был ребёнком. Лет пять назад.
— Переживал, — ответил я. — Раньше.
Добавил:
— Это было давным-давно. Теперь я успокоился.
— А ты не такой зануда, каким показался мне вначале, — сказала Иришка.
Она дёрнула меня за руку и заявила:
— Мне кажется, что мы с тобой подружимся.
Вслед за Иришкой я вошёл в тёмную тесную прихожую. Вдохнул застарелый запах табачного дыма. При тусклом свете лампы взглянул на уложенный ёлочкой паркет и на бежевые обои на стенах. Полюбовался разложенными на полке шляпами.
— Василий, сразу снимай с себя всю одежду, — сказала Иришка. — Я её простирну. От тебя сейчас ужасно пахнет. Словно ты вернулся не из школы, а с пикника.
Я не спорил с двоюродной сестрой — тут же в прихожей разделся до трусов. Вынул завалявшиеся в карманах брюк вещи, вручил свою одежду Иришке. Лукина сообщила, что «замочит» одежду после того, как я помоюсь.
В ванной комнате я вспомнил подзабытые с детства правила пользования газовой «горелкой». Вышел из уборной чистым, источающим
Вернулся в гостиную наряженный в чистую одежду. Прислушался к громыханию тазов в уборной. Постоял около аквариума — понаблюдал за суетой крохотных рыбок. Подошёл к пианино, поднял клавиатурную крышку.
Правой рукой отыграл первую часть пьесы «Собачий вальс». Отметил, что пианино звучало недурно: гораздо лучше, чем стоявшее на сцене в актовом зале школы. Я уселся на винтовой табурет, подрегулировал его высоту.
«Эмма, надеюсь, в школе мне не померещилось, что у меня вновь появился голос. И я не угробил его в том сарае, когда надышался дымом».
Я отыграл вступление — сообразил, что именно сейчас исполнил, когда услышал мелодию.
Усмехнулся и пропел:
— Besame, besame mucho…
Вытягивал звуки легко и без фальши.
— Como si fuera esta noche la ultima vez…
«Поцелуй меня, поцелуй меня много раз, — перевела с испанского языка мои слова Эмма. — Как будто сегодня в последний раз…»
Меня словно окатили холодной водой. Я замолчал, заставил умолкнуть пианино.
Мысленно скомандовал:
«Эмма, стоп. Спасибо, конечно. Но я знаю перевод этой песни. Да и на испанском языке я прекрасно говорю. Помалкивай, пожалуйста, когда я пою. Договорились?»
«Конечно, господин Шульц. Договорились».
«Вот и прекрасно. Спасибо, Эмма».
В комнату заглянула Иришка. Я отметил, что дома моя двоюродная сестра сменила платье на короткий синий халат. Лукина недоверчиво улыбнулась, подошла к пианино: медленно, точно подкрадывалась.
— Василий, это ведь ты сейчас пел? — спросила Иришка.
Она положила руку на корпус пианино, сверху вниз посмотрела мне в лицо.
Я ответил:
— Разумеется, сестрёнка.
Лукина дёрнула головой — ударила себя косичками по плечам.
— Спой что-нибудь ещё, — попросила она.
Я кивнул, занёс над клавишами пианино руки.
«Эмма, в каком году показали в СССР фильм „Девчата“?»
«Премьера фильма „Девчата“ состоялась в Центральном доме кино в Москве седьмого марта тысяча девятьсот шестьдесят второго года, накануне Международного женского дня».
«Прекрасно».
Я пробежался подушечками пальцев по клавишам — те охотно откликнулись на мои прикосновения. Поднял голову, посмотрел на двоюродную сестру. Заметил, как Иришка снова улыбнулась (она явно узнала мелодию).
— Старый клён, старый клён, — пропел я, — старый клён стучит в стекло…
Я не смотрел на свои пальцы: не сомневался, что они справятся со своей задачей без моего присмотра. Рассматривал лицо своей двоюродной сестры. Заметил, что Иришкины глаза походили на глаза моего младшего сына.