Таких не берут в космонавты. Часть 2

Федин Андрей Анатольевич

— Ещё без пятнадцати семь! — сказал Тюляев. — Вы рано припёрлись. Не видите?! Мы репетируем!

Всё это Геннадий сказал, глядя мне в лицо.

Я заметил, как Клубничкина обернулась и одарила Тюляева улыбкой.

— Да ладно, Гена, не кричи, — произнесла она. — Мы ведь уже почти закончили. Концовку этой сцены мы миллион раз репетировали. В следующий раз повторим её снова. Вон, посмотри: Галя уже устала.

Она взглянула на своих коллег-актёров, сказала:

— Ребята, предлагаю закончить сегодняшнюю репетицию.

Света не дождалась

ответов, повернулась ко мне и сообщила:

— Васенька, ребята мне говорили, что ты вчера пел для нашей немки на французском языке. Обожаю французские песни! Я бы сейчас с удовольствием их послушала. Ты нам споёшь?

Я отметил: причёска Клубничкиной выглядела безупречной, будто Света не носила шапки и лишь пару минут назад была у парикмахера. Клубничкина подошла к краю сцены, присела на корточки — направила мне в лицо свои колени. Улыбнулась. Я с удивлением понял: мой молодой организм относительно спокойно отреагировал на замершие в метре от моих глаз женские ноги (будто сказался полученный при посещениях стрип-клубов опыт). Заметил, как налились краской щёки стоявшего слева от меня Черепанова.

— Васенька, — повторила Клубничкина, — споёшь?

Справа от меня фыркнула Иришка.

— Васенька… — едва слышно передразнила она Клубничкину.

Я посмотрел Светлане в глаза — ответил на её улыбку свой улыбкой. Чуть опустил взгляд. Рассмотрел на правом колене Клубничкиной тонкий белый шрам, похожий на росчерк молнии. Подумал о том, что такой же шрам (только гораздо более заметный) красовался на лбу у киношного Гарри Поттера. Усмехнулся. Потому что мысль о Гарри Поттере показалась мне сейчас странной и ничем не оправданной реакцией на симпатичные женские ноги. Снова посмотрел Клубничкиной в лицо и покачал головой.

— Французский язык никто не поймёт, — сказал я. — Мы вам что-нибудь понятное исполним.

Повернулся, к едва дышавшему Черепанову и спросил:

— Потренируемся, Лёша? Давай-ка мы с тобой про Землю в иллюминаторе споём.

Черепанов вышел из ступора, кивнул.

— Ладно, — произнёс Алексей.

Его голос дал петуха.

Лёша смущённо опустил глаза и поспешил к ведущим на сцену ступеням.

* * *

До прихода Лены Зосимовой я спел «Трава у дома» и «Песня о медведях». Разогрел голосовые связки, взбодрил пением одноклассников. Черепанов отыграл музыкальные композиции вполне уверенно.

Лена Зосимова пришла в компании будущего первого секретаря городского комитета ВЛКСМ Фёдора Митрошкина. Они поприветствовали старшеклассников, прошли к сцене, заняли места рядом с Иришкой.

Я спустился в зрительный зал, пожал Митрошину руку. Перечислил комсоргу школы наименования подготовленных музыкальных композиций: «Ленин всегда с тобой», «Прощальная комсомольская» и «Комсомольская походная».

Зосимова взглянула на Фёдора — тот кивнул.

— Неплохой выбор, — сказал он. — Уместный. Патриотичный.

— Хорошо, — сказала Лена.

Она стряхнула со своей шапки капли влаги (растаявшие снежинки), подняла

на меня взгляд.

— Василий, начните с «Прощальной комсомольской».

Она улыбнулась — я почувствовал в её улыбке смущение.

— Эта песня нравилась моему дедушке, — сообщила она.

Я кивнул, вернулся на сцену. Сообщил Черепанову название первой композиции — тот кивнул, перевернул страницы нотной тетради. Повернулся ко мне, вопросительно поднял брови.

Я кивнул и сказал:

— Давай, Лёша. Начали.

Черепанов опустил руки на клавиши — школьное пианино тревожно запело.

А затем пропел и я:

— Дан приказ: ему — на запад, ей — в другую сторону… Уходили комсомольцы на гражданскую войну…

* * *

Черепанов справился со своей задачей превосходно.

Мой Голос тоже не подвёл.

Вслед за песнями «Прощальная комсомольская» и «Комсомольская походная» мы исполнили музыкальную композицию «Ленин всегда с тобой». Затем повторили уже спетую для комсомольских вожаков недёлю назад песню «Комсомольцы-добровольцы». По лицам сидевших в зале людей я понял, что отработали мы с Лёшей превосходно: глаза сидевших в зрительном зале людей блестели от полученного при нашем выступлении заряда бодрости.

Музыка ещё звучала, когда я спустился со сцены.

Я подошёл к сидевшим плечо к плечу комсомольским лидерам, спросил:

— Ваш вердикт, товарищи комсомольцы.

— Молодцы, — сказал Митрошкин.

Зосимова тряхнула головой, подняла на меня глаза и заявила:

— Замечательно. Все четыре песни превосходные. И по содержанию, и по исполнению.

Она улыбнулась.

— Я, признаться, надеялась, что выберу из них две или три, — сказала Лена. — Но теперь уже прикинула, что мы просто обязаны предъявить гостям все четыре песни. Подумаю, как вместим их в концертную программу. Посоветуюсь с ребятами.

Она взглянула на подошедшего к краю сцены Черепанова и сказала:

— Василий и Алексей, вы молодцы. Хотела сказать, чтобы вы готовились. Но вижу, что вы уже полностью готовы к концерту. Берегите себя ребята, не болейте. Чтобы к праздничному выступлению вы подошли, что называется, во всеоружии.

Зосимова взглянула на меня.

— С вашим репертуаром мы определились, — сказала она.

Поставила себе на ноги портфель, щёлкнула пряжками. Вынула из портфеля скреплённые большой канцелярской скрепкой листы бумаги — те самые списки, которые я в начале недели получил от Иришкиного отца. Показала их мне.

— Теперь то, что касается твоего, Василий, предложения, — произнесла Лена. — Со вчерашнего вечера это уже не просто предложение. Это твоё, Василий, комсомольское задание. Нисколько не сомневаюсь, что ты с ним справишься.

Она вручила мне списки — я тут же передал их Иришке.

— Комсомольский актив школы одобрил твою, Вася, инициативу, — сообщила Зосимова. — Готовь пригласительные карточки. Вот только мы с ребятами пришли к выводу, что отправлять приглашения по почте не следует.