Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
— Враньё.
Заметил на лицах одноклассников недоверчивые улыбки.
— Света тренируется в актёрском мастерстве, — сказал я. — Попутно рекламирует себя, как актрису. Привлекает к себе внимание. Творческие люди они такие…
Я ухмыльнулся, покрутил кистью руки и добавил:
— … Немного странные.
— Клубничкина дура! — безапелляционно заявила Иришка. — Я рада, Василий, что ты это понял.
Она посмотрел на одноклассников и заявила:
— А ещё она врунья! Чего ещё можно было ждать от актриски?!
Лукина фыркнула, принялась перетасовывать в портфеле учебники и тетради.
Вернулись к своим занятиям, прерванным появлением Клубничкиной, и остальные ученики десятого «Б» класса.
Я снова указал Черепанову на список из трёх фамилий.
Уточнил:
— Нарисуешь?
— Конечно, — ответил Алексей.
Он воровато огляделся, склонился в мою сторону и прошептал:
— Вася, но ведь ты же подрался вчера с Тюляевым.
Я так же шёпотом ему ответил:
— Враньё. Это была не драка, а мелкая стычка. Можно сказать, мы просто активно пообщались. К тому же, я тебе снова повторю: из-за Клубничкиной я не дрался и драться не намерен. Как бы ей того не хотелось.
Черепанов вздохнул.
Я заметил, как он тоскливо взглянул в сторону школьного коридора, куда минуту назад удалился объект его обожания. Подумал о том, что Лёша выглядел сейчас, как брошенный хозяйкой пёс. Покачал головой, вынул из портфеля тетрадь и учебник.
После урока математики я поинтересовался у Черепанова, за какие заслуги мне на позапрошлой неделе влепили двойку по литературе. Честно признался Алексею, что воспоминания о том событии начисто выветрились из моей памяти.
— Так ты же не рассказал стих, — напомнил мне Черепанов.
— Какой ещё стих?
— Маяковского.
— Я рассказал его на прошлой неделе.
— Да, — сказал Алексей. — А на позапрошлой неделе ты заявил, что поэзию Маяковского не любишь, и что учить стихи не намерен.
— Так и сказал?
Я удивлённо вскинул брови.
Черепанов кивнул.
Я покачал головой и заявил:
— Вот это я брякнул… не подумав.
Урок литературы начался с привычного обмена приветствиями между школьниками и учителем.
— Здравствуйте, товарищи будущие выпускники!
— Здравствуйте, Максим Григорьевич!
Я поднял руку, едва только мои одноклассники расселись по лавкам. Максим Григорьевич в ответ на моё рвение улыбнулся, продемонстрировал свои крупные резцы.
— Что случилось…
Он поправил на лице очки, бросил взгляд в журнал.
— … Пиняев?
— Случилось, Максим Григорьевич, — ответил я. — На позапрошлой неделе у меня двойка случилась. За Маяковского. На прошлой неделе я сдал вам стихотворение. Почему вы не исправили ту двойку?
Я поднялся с лавки, замер справа от парты.
Учитель литературы
— На прошлой неделе я поставил тебе, товарищ будущий выпускник, в классный журнал заслуженное «отлично», — сказал Кролик. — На позапрошлой неделе ты получил не менее заслуженный «неуд».
Максим Григорьевич пожал плечами.
— Всё правильно, Пиняев? — сказал он. — Не так ли?
Я кивнул и спросил:
— Максим Григорьевич, когда я исправлю двойку?
— Зачем? — переспросил учитель.
Он развёл руками.
— Работай на уроках, Пиняев. Зарабатывай пятёрки. Говорят, ты неплохо разбираешься в математике. Подсчитай, какое количество положительных оценок перекроют одну плохую. Уверен, ты справишься с такой задачей.
— Я тоже в этом уверен, Максим Григорьевич. Не сомневаюсь, что положительных оценок у меня в этой четверти будет предостаточно. Но мне не нравится та двойка. Хочу убрать её из журнала. Такое возможно?
Кролик откинулся на спинку стула, постучал подушечками длинных пальцев по столешнице. Пристально взглянул на меня. Хитро сощурился.
— Наша страна, Пиняев, — сказал Максим Григорьевич, — это страна счастья и возможностей. У нас нет ничего невозможного. Для тех, разумеется, кто хорошо трудится. Упорство и труд всё перетрут. Слышал такую поговорку?
— Слышал, Максим Григорьевич. Я упорный. И трудолюбивый.
Учитель развёл руками.
— А раз упорный, — сказал он, — то я вознагражу твоё упорство. Ты говорил, Пиняев, что любишь поэзию Маяковского. Великолепно! К следующему уроку выучи наизусть пять… нет, десять стихотворений Владимира Владимировича.
Кролик блеснул резцами, пообещал:
— Я оценю твоё упорство. Уберу из журнала двойку. С превеликим удовольствием заменю её пятёркой.
Максим Григорьевич пробежался взглядом по лицам школьников — проверил реакцию десятиклассников на свои слова.
Я заметил, как покачал головой Черепанов.
Сказал:
— Я готов, Максим Григорьевич.
Учитель вскинул руки.
— Раз готов, — сказал он, — тогда учи.
— Я готов рассказать все десять стихотворений, — пояснил я. — Прямо сейчас.
Максим Григорьевич вскинул брови.
— Выучил? — переспросил он. — Уже? Только учти, Пиняев: нужны полноценные стихотворения — не простенькие четверостишия.
Я кивнул.
— Разумеется.
Не дождался приглашения, прошёл между партами, остановился в двух шагах от учительского стола около доски (где красовалась написанная мелом сегодняшняя дата).
Спросил:
— Начинать?
Максим Григорьевич хмыкнул, озадаченно сдвинул пальцем к переносице очки.
— Ну… начинай, Пиняев, — сказал он. — Послушаем тебя. Хм. Только не рассказывай то стихотворение, за которое ты уже получил оценку на прошлой неделе.