Такси Блюз
Шрифт:
– Дела в прокуратуре, ныряй в тачилу.
И холод вороненой стали безапелляционно приставленный в область ребер, заставил Савелия воспринимать сие серьезно.
– Марина, дождись меня дома, – попросил он, отстраняя девушку.
– Мариночка тоже поедет с нами, – неожиданно высрал обладатель Беретты.
– Не гони, она не при делах.
– Гонят, корешок, говно по трубам, а здесь позволь нам решать, кто при чем.
* * *
Траурная панихида,
Боря шел сразу же за гробом, под локоть поддерживая несчастную мать. Она то впадала в сомнамбулическую кому и казалась равнодушной, то вскрикивала, как раненая на вылет волчица.
Корма красного, словно стяг, гроба плавно покачивалась на плечах несущих, где-то там между небом и асфальтом. Он так и не смог дотянуться до небес…, а быть может… Быть может совсем наоборот.
* * *
– Конечная, – сказал узколобый с постперестроечным менталитетом спортсмена-неудачника, сумевшего худо-бедно реализовать себя на улице.
Оставленное переселенцами здание бывшего конезавода заставляло поверить о приближающемся апокалипсисе. Молодых людей выволокли из Нивы и втащили в плохо оборудованную подсобку. Провисшая панцирная кровать, прожженный в нескольких местах полосатый как жизнь матрац. Молочный ящик с фанерой вместо столешницы и портрет вождя мирового пролетариата с цинично подрисованными сатанистскими рожками. Зрелище так себе.
Шутила пристегнули наручниками к стояку, прощупав пару раз его батареи (ребра).
– Будешь кипеш поднимать, печень фаршем выйдет.
Девушку толкнули на матрац, предварительно содрав с нее пальто. Савелий дернулся, но чугунный стояк был заложен коммунистами, а значит прочно и на века.
– Пацаны, прошу, оставьте девчонку, – вопил он, не обращая внимание на удары по его телу. – Пожалуйста, умоляю.
Маринина блузка с треском приказала долго жить. Ажурные трусики были стянуты чумазыми руками. Грубое мужское начало ворвалось в ее розовую вагину. Она кричала, пока были силы. Самец поливал ее обильной слюной, мял молодые груди, грубо и хрипло дышал.
– Я буду вторым, – похотливо суетился другой, походивший на мраморного дога.
– Не тяни, пристраивайся.
– Ублюдки, вы чего творите, недоноски, – орал Савва.
Второй ударил Шутила с ноги и, скинув свои брюки на бетонный пыльный пол, пристроил имплантант ко рту девушке.
– Соси, сука… давай, животное, исполняй вещи.
Марина теряла сознание, приходила в себя и снова проваливалась в грязную бездну. Ведь росли нормальными детьми, пестовались мамашиным вниманием, ели эскимо и сахарную вату. Так
Савелий получил очередной короткий удар в солнечное сплетение, и в глазах у него все потухло. Когда он пришел в себя, тела девушки на грязном одре он не увидел. «А что, если это сон, что если Марина все же осталась дома?». Прокравшись, проскользнула тенью спасительная мысль. Но она была всего лишь тень. Попинав Шутила, с чувством выполненного долга, узурпаторы выволокли его во двор ногами вперед.
У толстого ствола тополя возвышался курганчик рыжей земли.
– Хочешь посмотреть, кто там?
И Савелия, не дожидаясь его согласия, подтащили к яме. Савка зажмурился. На дне лежала она, его милая мягкая и теплая Марина. Слезы брызнули из-под опухших век, будто в голове его лопнул огромный сосуд. Он не мог говорить, ладони рук грабастали землю. Он помнил ту растерянную фигурку на СТО. Он помнил, как она бархатным голосом шептала ему, что все будет здорово. Все, все будет здорово – здорово!!!
Девушка была без сознания и одежды, но ее конечности еще боролись за жизнь, за желание быть с ним.
Савелий уткнулся в мерзлую землю.
– Взяли его, – услышал он где-то в другой жизни.
Двое подхватили его под руки и облокотили к тополю, молчаливому свидетелю страшной трагедии. Савва расклеил веки, он видел, как совковая лопата швыряла землю и глину туда, где лежала она, его жизнь.
Тот, что раньше высовывал свою гнусную сайку из ветрового стекла, вынес из помещения длинный лом и сиротскую кувалду.
– Ни хуя, такой карандашик, а?! – прикололся он.
– Вбивай, да поедем, помолимся.
«Помолимся», – это заставляло призадуматься. Вот они, приватности жизни, повороты судьбы.
Стальной стержень плотно вдавил грудь Савелия в области сердца.
«Ну, вот и все… Как это? Нет, мне снится…».
Размах кувалды и стержень уже в молодом теле. Савва судорожно скрючился, беззвучно простонал и даже улыбнулся. Кажется. Лом мягко прошел тело и, упершись в дерево, стал протаранивать его, более жесткий ствол. Тополь, наверное, тоже плакал, ему было больно за троих…
* * *
Раскачиваясь, катафалк плелся в авангарде траурной процессии. Гроб с телом Савки Смехова планировал следом. Он даже не испортился, как взяли моду делать это все покойные. Даже уголки губ были вздернуты к верху. Он смеялся во сне. И, наверное, мог бы проснуться…, если бы уснул, а не умер.
Глава 3. Однажды в Америке
Ни у кого из четверых (уже четверых) не вызывало сомнения, чьих рук мокрая делюга.
– Кава, гондон штопанный, мразь скипидарная. Я по любому его достану, – больше других распалялся Некрас.