Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
декларациями любви к народам всего мира.
Многое надо любить на свете и многое ненавидеть, много нужно выстрадать, чтобы
прийти к простоте, к спокойной, прозрачной человечности.
Проскальзывающая в стихах горечь:
Не дай нам бог быть елкою, не помнящей утрат. .—
или:
жить между строк.
когда вся боль в строках, —
не приводит поэта к мелкому злобству, которое всегда убивает истинную поэзию, а,
наоборот, сообщает ему высокое
случайно, а характерно то, что рядом с именем Ван-Гога он поставил имя своего друга
— прекрасного, но все-таки (скажем мягко) несколько уступающего Ван-Гогу
художника Бориса Биргера. Поженян преданно любит друзей, его поэзия — это поэзия
верности: верности самой поэзии, верности совести, дружбе, любви.
Не паситесь в офсайте, в тени у чужого крыльца. Старых жен не бросайте, несите
свой крест —
до конца.
Поженян горд тем, что
Не коротат в чужой рубахе дни и был на плахе всем другим сродни.
204
Но он и не возгордился тем трудным жизненным путем, который ему пришлось
пройти, не забронзовел в собственных глазах и сумел прийти к высокому подвигу
поэзии — к беззащитности: Так что же
мне делать с собою, с печальным
верблюжьим горбом, с моей онемевшей трубою, с обиженной детской губою, с
изрытым изменами лбом?
Эта поразительно сильная строфа, написанная на одном вдохе, уже другая разведка
—разведка внутрь самого себя, и она иногда не менее тяжела, чем разведка в тылу
противника.
Каждому поэту страшно, что накопленный им опыт может не успеть воплотиться в
его творчестве,— ведь «все то, что пески накопили, засыпали сами пески». В то же
время Поженян не хочет спешить, ибо знает, что спешка иногда бывает ложным
воплощением опыта:
К чему спешить
на суд людской с нетерпеливыми руками, с неопаленными висками, с
непросветленною тоской.
Но заметим, что Поженян пишет это только после строфы, где звучит тревожная, но
твердая уверенность в том, что надежда прорыва к океану осуществится:
И, как бы ни был он зажат, едва зализывая раны, медведь прорвется к океану, чтоб
окрестить в нем
медвежат.
И хочется пожелать Поженяну, чтобы ярость его юности и неспешность его
зрелости слились, как
... две реки сливаются в одну,
чтоб, растворившись в море навсегда,
плыла освобожденная
вода.
1970
107
ПОТОМУ ЧТО НЕ ДО ШУТОК
в______
васт читателя с первых публикаций. Но такие блицза-воевания чреваты
опасностями. Дай бог, если поэт, которому в самом начале игры выпадет
карта успеха, воспримет читательский интерес только как добрый аванс доверия,
подлежащий оплате собственным «потом и кровью». Если же поэт воспримет
читательское внимание как уже прочный постамент, на какой можно преспокойно
воздвигнуться и самонадеянно вещать, уверовав в априорную близость своих вещаний,
то мнимый постамент может уйти из-под мнимо бронзовых ног.
Читательский интерес не постамент, а живая, меняющаяся почва для живого,
думающего, меняющегося поэта.
Наивны при всей ловкости рук те поэты, которые из кожи вон лезут, имитируя часть
или сумму формальных приемов «достижения успеха». Сейчас развелось немалое
количество вознесенствующих, евтушенствующих и ахмадулинствующих молодых
поэтов, что вызывает у меня искреннее огорчение. Подражательство с умыслом похоже
на искусное подбирание отмычек к двери поэзии. Подлинный поэт всегда пытается
открыть эту дверь собственным честным ключом. Если дверь не поддается, то
подлинный поэт вышибает ее, но опять же собственным, а не чьим-то одолженным
телом. Подражательство или признак слабохарактерности, или признак характера
весьма сомнительного свойства.
Чтобы стать и остаться самим собой в поэзии, необходимо великое художественное
мужество.
206
Было бы Ханжеством высокопарно восклицать, что подлинный поэт никогда не
думает об успехе. Но потребность в читательском успехе для подлинного поэта всегда
следует за первопричиной потребности выразить себя через мир и мир через себя. И
для поэта, вынашивающего ребенка в своем чреве, естественно желать, чтобы мир
принял и полюбил этого ребенка, ибо мир — его отец. Матери никогда искусственно не
подделывают своих детей с расчетом на то, чтобы они понравились,— матери их
просто рожают.
Версификаторы не рожают — рожать небезопасно. Версификаторы химически
конструируют неких гомункулов в стеклянных колбочках. В душах версификаторов не
священный огонь, а переносная спиртовочка расчетца. При помощи этого расчетца
версификаторы математически выводят формулу чужого успеха и пытаются на ее
основе рационально выработать свой голос. Но голос версификаторов не трогает —
тронуть может лишь голос, у которого выстраданный, а не выработанный тембр.
В связи со всеми этими размышлениями, небесполезными для меня самого и, как
мне кажется, для тех, кто еще стоит у двери в поэзию, я хотел бы поговорить о судьбе