Талли

Симонс Паулина

— Джек, почему ты отодвигаешься?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Шейки, зачем ты себя мучаешь? — спросил он. — Ты все время заставляешь меня причинять тебе боль. Прости меня. Я и не думал отодвигаться от тебя. Я только не хочу больше всех этих проблем, ладно?

— Джек… — прошептала она, стараясь унять дрожь.

— То, что я вышла замуж и родила детей, так изменило твой чувства ко мне?

Он не ответил.

Она продолжала прерывающимся голосом:

— Мне показалось, когда ты пришел в больницу, а я только что родила моих

двойняшек, ты был счастлив за меня. Но разве в глубине души тебе не было чуточку грустно?

— Я был очень за тебя счастлив.

— Хотелось бы мне, чтоб ты не был так уж безумно счастлив! — воскликнула Шейки. — Чтоб ты не был так счастлив, когда я вышла за другого и рожаю ему детей! — И затем, вспомнив кое-что, связанное с его визитом в больницу, добавила: — И ты так же счастлив, что Талли вышла замуж и у нее есть ребенок?

— Чуть меньше, — прошептал Джек, но Шейки услышала.

На колокольне отзвонили полдень, а они все сидели на скамейке.

— Мне пора, Шейки, — сказал наконец Джек. — Надо работать.

Она сжала его руку.

— Джек, подожди. — Увидев выражение его лица, Шейки поспешно отдернула руку и всхлипнула. — Хорошо, Джек, хорошо. Все будет, как ты хочешь. Я понимаю. Только скажи мне кое-что, — выпалила она. — Почему? Я знаю, ты считаешь меня мазохисткой, но я действительно хочу знать. Я не могу жить, не зная этого. Почему не я?

Джек закатил глаза.

— О Шейки!

— Джек, ты виделся с ней. Ты даже стал закатывать глаза, как Талли. Каждый, кто общается с ней, начинает точно так же закатывать глаза. Только скажи мне. Ничего больше мне от тебя не нужно. Скажи мне, почему?

— Почему, — что?

— Почему не я? — настаивала Шейки. — У тебя была я, и я принадлежала тебе целиком. Мы были так молоды, так замечательно смотрелись вместе, были так счастливы. Что же случилось?

Джек погладил Шейки по спине, и она почувствовала, что готова бесконечно сидеть так, лишь бы ощущать его прикосновение.

— Шейки, прошу тебя. Ну что я могу сказать? Я ничего не знаю, — ответил Джек. — Ты права. Мы были молоды. Мы хорошо смотрелись вместе. Мы были счастливы. Как просто было бы жить, если бы можно было выбирать, кого полюбить. Но выбираем не мы. Бог выбирает или судьба. Выбирают небеса и звезды, а совсем не мы. Не мы, понятно? Если бы выбирали мы, то ты любила бы Фрэнка, или я любил бы тебя, а Талли любила бы Робина. Я не знаю, почему так происходит.

— Джек, ты хочешь сказать, что никогда не любил меня? — не глядя на него, прошептала Шейки.

— Ты очень нравилась мне, и я ухаживал за тобой. Ты мне и сейчас нравишься.

Шейки вздрогнула и отодвинулась от него.

— Джек, не думай, я в полном порядке. Правда. Просто я хочу знать. Скажи… что-то не так во мне? Что-то… — ее голос дрогнул, — из-за чего ты не можешь любить меня?

Он легонько толкнул ее.

— Перестань, Шейки. Остановись. Это не приведет ни к чему хорошему.

Шейки зажала ладони между коленями и замерла.

— Скажи мне, пожалуйста,

Джек, — молила она. — Клянусь, я выдержу. Мне очень это важно. Скажи, что я мазохистка, что я сумасшедшая, но ответь на мой вопрос. Что это?

— Ты мазохистка и вдобавок сумасшедшая.

— Так что же это? — повторила она.

Джек пожал плечами.

— Шейки, ты очень красивая! Но между нами никогда не могло быть серьезных отношений. Я знал это всегда, и ты в глубине души тоже это знала, — сказал Джек.

— Я никогда так не считала, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

— Шейки, ты долгое время думала, что я смогу стать таким, но это не так. Правда. Тебе нужен Фрэнк. Он просто создан для тебя. Он обожает тебя, ухаживает за тобой и всю жизнь будет выполнять малейшее твое желание. Вот какой мужчина тебе нужен, а вовсе не я.

— Почему не ты?

— Потому, что я не могу взять на себя заботу о тебе, — продолжал объяснять Джек. — У меня нет желания постоянно заниматься тобой: Я не могу постоянно исполнять твои прихоти и мчаться к тебе по первому знаку или звонку. Тебе это необходимо, а я не могу тебе этого дать. И никогда не смогу.

— Ты считаешь, что я избалованная? — спросила Шейки….

— Да, считаю, — просто ответил Джек. — Это не так уж и плохо, но я привык больше заботиться о себе. Я бродяга, малярничаю, живу свободной жизнью. Я все еще пытаюсь что-то найти, понимаешь? Я не церемонюсь даже с собой. Я не могу окружить тебя заботой.

Она молча сидела рядом с ним.

— Мне пора, — снова сказал он.

Они поднялись. Шейки сохраняла внешнее спокойствие и даже казалась довольной.

— Я рада, что мы поговорили, Джек. Теперь я лучше тебя понимаю.

На автомобильной стоянке, когда Шейки уже собиралась садиться в машину, она вдруг повернулась к Джеку и прошептала:

— Послушай, окажи мне любезность, ради наших прежних отношений, — она подошла поближе к нему, — окажи мне любезность, поцелуй меня. Пожалуйста.

Джек вздохнул, но склонился к ней. Самообладание едва не покинуло ее, когда она почувствовала тепло его губ на своем лице. Она снова в белом шифоновом платье примеряла золотую корону Королевы бала.

— Пока, Шейки, — сказал Джек. — Все будет в порядке.

— Конечно, — отозвалась она. — Все будет замечательно.

Только свернув на Семнадцатую улицу, Шейки притормозила и взглянула на себя в зеркало. Ее губы предательски дрожали. «Надеюсь, он этого не заметил», — подумала она.

Несколько дней спустя, когда Робин гостил на ферме Брюса в Манхэттене, Талли, Бумеранг и Джек отправились на закрытие ежегодной почтовой ярмарки. Робин предлагал повезти туда жену и сына, но Талли знала, что ему не слишком-то хотелось, он предложил просто из вежливости. Робин с гораздо большим удовольствием поработает до закрытия магазина, а затем пойдет куда-нибудь вместе с братьями. Поэтому Талли поспешила отказаться. И уж совсем ей не хотелось ехать с Робином в Манхэттен.